Ради тебя - стр. 17
– Он нам велит объятья разомкнуть, он – вестник дня; тебя он гонит в путь. Ступай: уж всё светлее и светлее! – отталкивая Ивана, играющего сегодня Ромео, я одновременно тянула его на себя.
– Прости, прости! Последний поцелуй – и я спущусь!
Иван крепко прижал меня к себе, его губы нашли мои и… Поцелуй получился лёгким, почти невинным. Зал ахал и рукоплескал нам. После окончания постановки зрители ещё долго вызывали актёров на бис, поклонники дарили цветы и благодарили за спектакль со слезами на глазах.
Мы с Викой отметили мой успех в ресторане. Отношения с другими подругами у меня и тоже наладились. Все они были рады, что я нашла в себе силы расстаться с Артуром.
– Тебя словно подменили тогда, – призналась мне потом Вика. – Ты больше не была собой. Ты не делала ничего без оглядки на Артура. Твоей единственной мыслью было: а что скажет он?
– Думаю, многие были бы рады оказаться на моём месте, – проговорила я. – Свобода в обмен на роскошь.
– Вот пусть та, кто будет рада такому обмену, и окажется на твоём месте. Подумаешь, забыть о самоуважении! Велика плата! А он об тебя ноги вытер, – фыркнула подруга, и я с ней согласилась.
После побега из хором, которые для меня арендовал Артур, я съехала от Вики через пару дней, сняв недорогую квартиру на востоке столицы. Ремонт и обстановка здесь оставляли желать лучшего, но в целом было чисто и достаточно уютно. Родители, узнав о том, что я разорвала помолвку, лишь вздохнули с облегчением.
– Он бы тебя всю жизнь попрекал, – говорила мама, а папа ей поддакивал.
Воодушевленная успехом, на следующий день после спектакля я вернулась в театр.
– Представляешь, – ко мне подбежала Инна, наша гримёрша. – Только что сообщили: вчера вечером на Ваньку напали неизвестные, когда он шёл домой. Его нашли прохожие и вызвали скорую. Теперь он весь переломанный лежит в больнице. Мы собираемся его навестить. Ты с нами?
Репетиция сорвалась, и, конечно же, я поехала с коллегами. К счастью, Иван лежал в обычной палате. Он был сильно покалечен, но его жизни ничего не угрожало. Нам разрешили войти к больному, и я ахнула, увидев его. Губы Ивана были разбиты в мясо, глаза заплыли, а пальцы оказались вывернуты в другую сторону.
Парень лежал на больничной койке и не шевелился. Коллеги с ним здоровались, а он лишь прикрывал ресницы в знак приветствия. Но стоило мне приблизиться к нему, как Иван изменился в лице. В глазах плескалось столько страха и ненависти, что мне стало не по себе.
– Пошла вон… – прошелестел он, еле ворочая языком. – Не приближайся… Не смей…
– Что? Не понимаю… – пробормотала я, а Иван уже хрипел из последних сил:
– Не подходи! Не подходи! Не подходи-и-и!
Я остановилась как вкопанная, ошеломлённо наблюдая за тем, как мой партнёр по сцене мечется по постели и воет в истерике при виде меня. Коллеги оттеснили меня к двери и вытолкали в коридор.
– Тебе лучше уйти, – бросила мне Инна, снова скрываясь в палате. – Увидимся завтра, я тебе всё расскажу.
Но на следующий день нам не суждено было поговорить, поскольку из театра меня уволили. Одним днём. Без объяснения причины. Режиссёр отказался со мной говорить, запершись в своём кабинете. В полном недоумении я спускалась по широкой лестнице с красным ковровым покрытием, пытаясь дрожащими руками запихнуть в сумочку трудовую книжку, а шедшие навстречу коллеги опускали глаза и расступались, словно перед прокажённой.