Пятьсот дней на Фрайкопе - стр. 10
Время прогулки заканчивалось, и за эти два часа ни одного происшествия. Просто идеальная среда, если не считать встречи со сгустком. Но разве можно думать о своих проблемах, когда живешь, словно на пороховой бочке, а ведь жизнь в доме милости похожа именно на это. Если ты, конечно, не пациент, а сиделка.
Рин подумает о сгустке вечером, после того, как они с Оллибол совершат очередное преступление. Второй скелет в шкафу.
Сидеть с безмолвными, утратившими былое величие пациентами невозможно, так ни разу и не заинтересовавшись их прошлой жизнью.
«Приличные люди не лезут в чужие воспоминания, Оллибол! Это возмутительно!» – так сказала Рин, в первый раз застукав Оллибол за вышивкой из сновидений Мэли.
На что Оллибол искренне удивилась и ответила что-то вроде: «А ты знаешь, что убираешь горшок за бывшей разведчицей? Ничего ты не знаешь о тех, с кем живешь под одной крышей. Равнодушие, Рин, вот то, чего должны опасаться приличные люди!»
Оллибол развесила ловушки для снов над кроватями всех пациентов без исключения. Каждое утро она собирала воспоминания, застрявшие в ловушках, и плела из них вразумительную картинку, собирая по ниточкам ее целостность. Зачастую это были отрывки прошлого, которые чудом сохранялись в умах выжженных.
«Ты только посмотри в ее глаза, Рин!» – говорила Оллибол и отдавала вышивку с воспоминаниями Мэли. И глаза Мэли вспыхивали жизнью, а потом снова гасли до следующей вышивки.
И пусть это было противозаконно и не совсем этично (даже совсем не этично, откровенно говоря), Рин вечерами сидела напротив Оллибол, пока та вшивала голубые, сиреневые, белые нити воспоминаний в полотно. Рин, конечно, хотела бы ей помочь, но она не имела таланта к магической вышивке, только к обычной, а обычные никому не приносили пользу.
Пока человек спал, ловушка считывала и высасывала из сновидений информацию; те, что расставляла Оллибол, например, были направлены на поиск воспоминаний воспаленного мозга больных.
За одиннадцать месяцев совместной работы в доме милости Рин с Оллибол смогли узнать немного о прошлых жизнях пациентов. И это помогало в трудные минуты. Когда Мэли мочилась в штаны чуть ли не каждое утро, Рин, стирая простыни, помнила, кем Мэли была раньше… Когда Дьюк разбил на кухне всю посуду в поисках невидимого жука, Рин и Оллибол не проронили ни слова, собирая осколки в течение последующих трех часов, потому что до дома милости Дьюк исследовал теневую сторону источника.
Когда понимаешь, кому именно помогаешь, каждое действие становится осмысленней, каждая реакция мягче, каждая темная мысль чуть светлее. А темные мысли появляются в тяжелые минуты у всех волонтеров, ведь люди неидеальны, даже приличные.
Ворона каркнула последний раз, расправила крылья и вместо того, чтобы взлететь, распалась на тысячи огненных крошек. Джироламо цокнул языком.
А вот его ловушка всегда пустовала, будто один лишь туман тек в его мыслях, смотрел его глазами, которые никогда не попадали в глаза Рин.
Кем был Джироламо… Этот вопрос сжигал Оллибол. Каждый вечер она обновляла ловушку, приговаривая, что уж эта новая будет непременно сильнее предыдущей. Смириться с тем, что от человека осталась пустота и физическое тело, не так просто, особенно когда на твоем счету пять улыбок ямочками.