Пятьдесят оттенков темноты - стр. 32
– Она только уронит его на пол. Ты же знаешь, Иден, сколько грязи от яйца. – Не оставив мне времени на возмущение, она повернулась ко мне и сказала язвительным, осуждающим тоном: – Мне очень жаль, что тебе не понравились маленькие часы Иден. Она сама поставила их тебе в комнату, поскольку решила, что они пригодятся тому, у кого нет наручных часов.
– Тебе они не понравились, Фейт? – спросила Иден.
Я не могла вымолвить ни слова. Меня словно парализовало.
– Конечно, не понравились. Это совершенно очевидно. Если бы они ей понравились, она не стала бы выставлять их за окно, правда? Да, знаю, моя дорогая, это невероятно, но уверяю тебя, именно так она с ними поступила. Твои маленькие часы явно не имели успеха. Утром я первым делом спустилась в сад и сразу же увидела их на подоконнике, за окном Фрэнсиса. Хорошо еще, не пошел дождь – больше мне нечего сказать.
Как бы не так! Она принялась подробно описывать часы, словно мы с Иден никогда их не видели, потом строила предположения насчет их цены – пять шиллингов и шесть пенсов или пять шиллингов и одиннадцать пенсов, – вспоминала, когда их купила Иден, в этом году или в прошлом, и где именно, в Колчестере или в Садбери. Иден прервала ее, спросив, почему я выставила часы за окно.
– Просто потому, что они тебе не понравились, да, Фейт?
Неужели они считают меня сумасшедшей?
– Мне не нравится, что они тикают, – сказала я.
– Тебе не нравится, что они тикают? – переспросила Иден таким тоном, будто я призналась в какой-то непостижимой фобии. О моем яйце все забыли – вода с громким бульканьем выкипала, но кастрюльку заслонила облокотившаяся на плиту Иден. – Но ведь все часы тикают, за исключением электрических.
– Я знаю. – Наверное, это кажется нелепым, но у меня на глазах выступили слезы. – Мне не нравится, что они тикают. Я ничего не могу поделать. Я выставила часы за окно, чтобы их не слышать.
– Никогда не слышала чего-либо подобного, – сказала Вера.
– Почему ты не пришла и не сказала нам, что тебе не нравится их тиканье?
– Не хотела вас беспокоить.
– Вне всякого сомнения, лучше было бы побеспокоить меня, – очень мягко и спокойно сказала Иден, – чем портить мои часы.
– Я их не портила. Они идут.
– Нет никаких причин плакать, – сказала Вера. – Слезы тут не помогут. Что у нас с яйцом? Оно кипит не меньше десяти минут.
Иден выудила яйцо и поместила в мою подставку.
– Я предупреждала, что тебе не понравится вкрутую. Бог мой, мне нужно бежать. Посмотрите, который час!
Я осталась с Верой одна. Она несколько минут еще продолжала рассуждать о часах, о ценах на них, о неизбежности тиканья, время от времени отклоняясь от темы и заявляя, что в моем возрасте нельзя быть такой нервной. Тогда я ничего не знала о проекции[25], но теперь понимаю, что столкнулась именно с этим явлением. Мое яйцо несъедобно. Я должна позволить ей сварить другое. Не способная обижаться, она полагала, что на меня не подействует полученная выволочка. Я вытерла вымытые Верой тарелки. Поднявшись к себе в спальню, обнаружила, что часы исчезли. Куда их убрали, так и осталось для меня тайной, но до самого отъезда они больше не попадались мне на глаза.
Тот мой визит продлился недолго. «Странная война»[26] действительно оказалась странной; поговаривали, что к Рождеству она закончится, и через две недели отец приехал в Грейт-Синдон, чтобы забрать меня домой. Пять месяцев спустя, в марте следующего года, Иден прислала мне перевод на пять шиллингов по случаю дня рождения. Примерно в это же время Вера приезжала на целый день в Лондон и подарила мне две полкроны, так что у меня имелась возможность поблагодарить ее лично.