Пути Миритов. Недобрые всходы - стр. 11
– Совсем, как отец, – посетовала герцогиня Анна и слегка улыбнулась. – Обещаешь ли ты осторожно вести себя в дороге?
– Да, матушка, – сухость этого ответа Мартин постарался смягчить искренней улыбкой.
– Обещаешь ли ты не забывать о том, кто ты есть? – спросила мать, сделав суровую мину, которая ей совершенно не шла.
– Обещаю, матушка, – Мартин кивнул, сохраняя привычное спокойствие. Герцогу Талнорскому действительно следовало помнить свое имя, спорить было не о чем, но как это иногда казалось тяжело.
– Обещаешь ли ты беречь и защищать честь нашего дома? – спросила герцогиня.
– Обещаю, матушка.
– Обещаешь ли ты, – герцогиня вдруг широко улыбнулась, – умываться каждый день и не забывать мыть руки перед едой?
Мартин, не удержавшись, фыркнул. Матушка тоже засмеялась – звонко и легко.
– Вот, хоть на человека похож, – добавила она и вдруг смолкла.
– Матушка, вам дурно?
– Да нет, нет, – ответила побледневшая герцогиня. – Так, пустяки.
В комнате назойливым стеклянным дребезжанием повисла зыбкая недосказанность, поэтому Мартин чувствовал себя не в своей тарелке. Его родители поженились, когда бедной девице Анне едва исполнилось шестнадцать. Их любовь поистине оказалась крепче гранита, но нередко юноша задавался вопросом: а что свело таких разных людей? Ответом тут же, как по подсказке доброго наставника, приходила в голову легенда о юных несчастных влюбленных из прошлых кватрионов, но его родители к таковым явно не относились.
– Ты действительно похож на отца, – вдова зачем-то коснулась рукой своих темных прядей, в которых, словно запутавшиеся белые нитки, серебрились седые волосы. – Но нельзя все время быть холодным и отстраненным, постарайся это понять…
– Я понимаю, – кивнул Мартин.
– Нет, пока ты не понимаешь. Но когда-нибудь поймешь. Не зажимай себя в кулак, позволь своим чувствам хотя бы иногда стать явными. Знаешь, если бы твой отец всегда был таким, каким хотел казаться, он бы никогда на мне не женился.
Герцогиня снова улыбнулась, а Мартин ответил ей, как сумел.
– Вы же видите, матушка, я стараюсь позволять себе быть свободнее, чем раньше.
– Да-да, – кивнула герцогиня, – так же как лет пять назад ты старался упражняться в стихосложении.
Мартин с досадой почувствовал, что невольно краснеет. В свое время он готов был решить хоть дюжину дюжин задач по арифметике, упражняться с мечом и пистолетом от рассвета до захода солнца, за один день вызубрить годы правления и тронные прозвища всех королей, – только бы не мучиться с рифмами и размерами, еще и следя за композицией и не допуская повторов.
– А вот твой отец очень любил писать мне стихи, – продолжала герцогиня. – Я до сих пор их храню и перечитываю.
Она вздохнула и добавила:
– Нынче ночью он мне приснился. Жаловался, что у него много дел, напомнил, как много дел у меня. Так что, когда ты будешь возвращаться, сынок, я выйду тебя встречать. Я непременно поправлюсь, – докончила она.
– Я тоже желаю этого, матушка, – ответил Мартин, наклоняя голову.
Всем было известно, как суеверна вдовствующая герцогиня. Она знала тысячу примет, дурных и добрых, частенько посылала за старой гадалкой, на которую не первый год закрывали глаза церковники, и умудрялась во всем находить знаки – в разбитой посуде, в птичьем крике, даже в том, в какой день недели чихнешь. Все сны, разумеется, герцогиня считала вещими.