Путеводитель колеблющихся по книге «Запад и Россия. Феноменология и смысл вражды» - стр. 10

цивилизации любопытным образом корректировалось несколько варварской с точки зрения европейской культуры избыточностью свободы поведения ее создателей, выступивших, как это ни парадоксально звучит, в облике нового человека – американца. Строго говоря, в начальный момент своего проявления североамериканская культура (слабые зачатки особой цивилизации) развивалась как химера, искаженное отражение высокой европейской культуры. В известной степени существует типологическое родство между североамериканской культурой и российским типом развития: и там и там были пропущены периоды Ренессанса с ее ведущим началом гуманизма и периодом поисков религиозного толка – процессы Реформации. Все это было получено в Штатах как бы в готовом виде, но была и существенная разница: не было процесса, не было исканий всего того, что формирует плоть культуры в ее прямом независимом выражении. Но то же самое мы наблюдаем и в России, в ее Средневековье. С одним только отличием: в России все же сформировался феномен русского человека с рядом определенных ментально-культурных и психологических особенностей.

Штаты вынуждены были создавать свое ответвление европейской цивилизации, чтобы впоследствии расширить ее содержание до более универсального понятия – западный тип цивилизации. Этот универсализм, какой и до сих пор определяет существенные стороны развития человечества, был осуществлен при помощи переноса целого ряда ценностей Европы на североамериканский континент и их накачки еще более развившейся субъектностью и индивидуализмом отдельного человека.

Изолировавшись в известной степени от остального мира условиями своего географического положения (как, впрочем, и Британия), Штаты стали играть роль катализатора мировых цивилизационных процессов, особенно в технологическом смысле, так как новый вспрыск индивидуализма человечеству был сделан именно через создание особой ментальности и поведенческого стереотипа человека в условиях Нового и Новейшего времени в американской цивилизации. Исторически и культурно у этого человека было меньше ограничивающих препятствий гуманистического и мировоззренческого толка, что позволило максимально убыстрять процессы социальных и экономических изменений. Это был этап как бы нового варварства, появление свежей крови в западной культуре, после чего она зажила обновленной жизнью.

Совершенно неудачно определение североамериканской цивилизации как «цивилизации моря» (С. Хантингтон), констатирующее ее известную отгороженность от других влиятельных и сильных соседей посредством громадных океанов. Оно не объясняет особую роль медиатора в мировых делах, какую Штаты приобретают с периода первой мировой войны, именно тогда, когда начинают пользоваться этой отгороженностью в полной мере. Отсутствие физического соприкосновения с другими народами (кроме как с Мексикой – южно-американской цивилизацией; о Канаде не будем говорить, так как это также часть североамериканской цивилизации) экономило время и другие усилия для собственного развития. Теснейший европейский котел народов, конечно, мог этому только завидовать. Таково же было и положение России, какая расположилась между кочевниками Востока, исламской ойкуменой с юга и собственно Европой с Запада.

Исключительное географическое положение Америки привело к тому, что она естественным образом могла при необходимости с Востока контролировать Европу (в меньшей степени Африку), – с Запада Азию и всю Океанию, с Юга – Центральную и Южную Америку. Это был просто дар богов, чем Америка воспользовалась в полной мере. И еще один важный момент: американская цивилизация была, наверно, единственной, какая четко знала свое происхождение – от европейской. Ей не было никакой нужды позиционировать себя как новую культуру по типу оппозиции: похожее – непохожее, свое – чужое и т. д., она всегда знала своих родителей, и как всякий подросток на определенном этапе испытывала иронию по отношению к ним, – она уже переросла их опыт и знала направление, по какому она пойдет.