Путешествие за счастьем. Почтовые открытки из Греции - стр. 21

Я чувствовал себя почти счастливым, когда осматривал археологический и военный музеи, сидел в кафе, бродил по городу. Не испортил впечатления даже необычный железнодорожный музей, напоминающий то ли приют для престарелых, то ли склад списанных вагонов. Никто не может объяснить, почему одно место нравится ему больше другого, но в пользу Каламаты, несомненно, говорит дружелюбие ее жителей – они приветливее, чем другие греки, и у меня остались приятные воспоминания об их улыбках и ощущение, что они понимают, как им повезло.

Я пошел купить табака (да, я сдался) в киоске и увидел бродячего музыканта – он на другой стороне улицы пристраивал на земле открытый футляр от своей бузуки[11].

– Панагия му! Именем Богоматери! – сказал киоскер, громко стукнув по пластиковому прилавку кулаком с причитающейся мне сдачей. – Опять он…

– Плохо играет? – поинтересовался я.

– После Антонио все плохо играют.

– Антонио? – переспросил я.

Музыкант к тому времени уже вовсю наигрывал песню. Люди проходили мимо, словно не замечая его, никто не бросил ему в открытый футляр даже десяти центов.

Хотя за звуками музыки трудно было что-нибудь услышать, хозяин киоска подался ко мне и через разделявшее нас маленькое окошко начал рассказывать о человеке, которого называл Антонио.

– Он был величайшим из музыкантов, когда-либо приезжавших в город, – сказал киоскер. – Уже несколько лет прошло с тех пор, но некоторые все еще его вспоминают.

Я весь обратился в слух.

– Миа фора каи енан каиро… – начал он. – Давным-давно…

Трудно было понять, в какой мере он преувеличивает. Правдива или нет была каждая часть его рассказа, но некий скрипач явно существовал, и однажды он приехал в Каламату и оставил по себе незабываемое воспоминание.

Когда киоскер умолк, уличный музыкант все еще продолжал играть.

– А сегодня мне хочется только заткнуть уши. – Таков был комментарий рассказчика.

© MikhailSh/Shutterstock

Однажды осенним днем начальник станции, который отмечал прибытие и отъезд иностранцев, увидел человека, который сошел с коринфского поезда, держа в руках поцарапанный футляр от скрипки. Выглядел приезжий весьма примечательно: губы растянуты в улыбке, глаза сверкают.

В праздничные дни в Каламату наведывалось немало странствующих музыкантов с бузуки и кларино[12], но этот скрипач ничуть на них не походил. Одет он был аккуратно, а когда брался за смычок, улицы наполнялись звуками такой музыки, какой город никогда прежде не слышал.

Даже дети переставали играть и бежали слушать скрипку. Они были смелее взрослых и не боялись приблизиться к скрипачу. Как-то раз, когда он закончил очередную пьесу, один из ребят протянул руку и прикоснулся к инструменту.

Это не был неловкий жест. Мальчик хотел рассмотреть скрипку, почувствовать, горячая она или холодная, гладкая или шероховатая. Скрипач понял.

Он наклонился, чтобы показать инструмент мальчику, а тот дернул одну из струн, провел пальцами по прихотливому завитку грифа, вырезанному в форме головы.

– Похоже на тебя! – воскликнул ребенок. – Это ты?

© DutchScenery/Shutterstock (ретушь)

Мальчик взглянул на скрипку, потом на ее владельца, потом снова на скрипку.

– Да, это ты! Смотрите! – вскрикнул он, подзывая друзей. – Это он! Это он!

Ребятишки сгрудились вокруг.