Путешествие само по себе - стр. 15
Между тем огонь в очаге разгорелся, старик подбросил поленья, и холод начал покидать жилище. Я снял шапку и балаклаву и расстегнул куртку. Дед внимательно на меня смотрел, хмыкал и крутил головой.
– Эка чудна одёжа. И где такую ладят, Артур?
– Далеко, уважаемый Рознег, на ином краю мира. «Эх, дед, – подумал я, – разве одежда чудо? Истинное чудо то, что я вообще здесь оказался», а сам продолжил: – А здесь ли твой дом?
– Нет. То лачужка летняя, лесная. Тут травы-муравы готовлю, дичь добываю, да с лесом глаголю. Ноне бытую тут по нужде, або хорм мой в святилище, ано там поганые господуют. Осквернили место святое, проклятые. Людин казнят и пытают. – От ярости и бессилия он тихо зарычал.
Он походил по хижине, успокоился, скинул тулуп и шапку и повесил их на вбитый в стену сучок. Волхв остался в длинной холстиной рубахе, в грубо сшитой душегрейке из овчины и в толстых меховых онучах до колен. Глядя на него, я тоже снял куртку, перчатки, балаклаву и шапку, повесив их на другой сучок, и остался в комбинезоне с боевым обвесом на ремне.
Усадив меня на лавку, хозяин поводил руками над очагом, пошептал, что-то подбросил в огонь какие-то веточки, потом поправил котёл, налил в него воды из деревянного ковша и бросил несколько пучков трав и пару горстей сухих ягод. Я сидел и смотрел, как волхв откуда-то из правого тёмного угла носит снедь и накрывает стол, на котором появилась холодная печёная рыба, чуть зачерствевший серый хлеб, несколько луковиц, мёд и горячий травный отвар. Жестом пригласив меня за стол, Рознег простёр над едой руки и проговорил:
– Сия страва будь чиста и здрава, мати сырой землёй дадена, небом осеянна. Жива жита ести.
Не обнаружив на столе соли, я достал из рюкзака баночку с припасёной приправой и отсыпал половину в пустую глиняную чашку. Старик удивлённо воскликнул, попробовал несколько крупинок, довольно проворчал и бережно присолил еду. Здесь соль ценилась намного дороже серебра.
Угощение мне понравилось, просто и сытно. Я помог деду прибраться, и мы уселись за стол. Волхв принёс откуда-то из тёмного угла масляный светильник из глины в виде фигурки задравшего голову быка и зажёг его от костра.
– А поведай, Артур, что истинно привело тебя в сей край?
– Поведаю, ведающий богов Рознег, но сперва скажи, знаком ли тебе человек по имени Симеон сын Ионы?
– Да, ведаю такого. Сам не зрил, но слышал от брата его единокровного Андрея, коли тот шёл от Киева-града на полночь на Нево-озеро. В те лета аз токмо принял посвящение. Андрей гостевал тут две седьмицы и немало поведал о наставнике своём Исусе, коего распяли ромеи за добро, любовь и истину. Не жалуют ромеи и иже с ними истину, подавай им лжу и покорность. Немало рёк Андрей и о брате старшем Симеоне, коего Исус Распятый прозвал «Камень», сиречь – Пётр.
Я слушал волхва в состоянии полного смятения от того, что в Москве общался с настоящим апостолом, и от слов волхва Рознега, и от его возраста в 12 веков! Всё это не укладывалось в голове, и сознание буквально вопило, что этого не может быть.
Глядя на моё лицо, старик покачал головой и продолжил:
– Небось дивишься и вопросить желаешь, како столь долго жить возможно? Отвечу, ибо Симеона ведуешь ты. Знать, и сам ты не прост, понеже не вопрошаю тебя кто ты и откуда. А зачем явился, ты уж изрёк. По нонешним понятиям я токмо наполовину людин, оттого и век мой долог. Отец мой Роду служил и прожил два века, а матушка берегиня сей земли. И мещера, и мурома, и вятичи кланялись ей и почитали. Ано новые ярые боги явились и старым претили. И ушла моя матушка-берегиня, завещая мне служить тем богам, землю сию беречь и хранить. Да, вот не сберёг, понеже истекает мой век, силы не те и недолго осталось. К щурам в навь скоро уйду, а явь слугам Исуса Распятого придётся оставить. – Он тяжко вздохнул и повесил голову.