Путь Святозара. Том первый - стр. 40
Через некоторое время Керк зашептал: «Как от бел-горюч камня, из–под камня камней Алатырь-камня, да по всей Мать–Сыра–Земле побегут воды светлые, воды чистые, воды живительные. Подымусь поутру, по утренней Заре, когда выкатит Хорс–красно солнышко из-под синего неба. Поклонюсь я в пояс Богу Солнца, поклонюсь я в пояс Мать–Сыра–Земле, поклонюсь я в пояс Алатырь–камню. Дай ты мне, отец всех камней Алатырь–камень, живой воды. Дай ты мне, Мать–Сыра–Земля, да сырой земли. Дай ты мне, Хорс–красно солнышко, да света светлого да лика ясного. Да умою теми водами я младенца Малушу. Да утру сырой землей я младенца Малушу. До окачу светом светлым, да ликом ясным я младенца Малушу. И спадет тотчас и боль, и невзгода, и жар, и ломота. И спадет и пройдет. Заговариваю я, Керк, сим твердым моим заговором младенца Малушу, дочь Ярила и Долы. И мой заговор крепок, как сам камень–Алатырь. И слово мое верно!»
Когда Керк произнес последнее слово, дыхание Малуши немного выровнялось, пот проступил на лобике. Взяв с маленького столика, притулившегося к ложу, полотенце, юноша бережно утер сестренку, да вновь потрогал ее лобик. Тот был еще горяч, а, значит, заговор не сработал в полной мере. Керк понимал, что в этом виноват он, ведь он так сильно волновался, у него так дрожал голос, и не мудрено, что заговор не подействовал.
Поднявшись с ложа, сын правителя прошелся по опочивальне взад-вперед, понимая главное, что только человеку с сильной волей удастся использовать заговор по назначению. И опять вспомнил слова отца: «Сила заговора в том, чтобы сделать живой эту мысль». Керк приблизился к ложу Малуши и сызнова присел подле сестренки. Он ласково посмотрел ей в лицо и почувствовал такую нежность и умиление, что слова заговора сами вырвались из уст: «Как от бел-горюч камня…. И слово мое верно!» – закончил он. И в тот же миг, как сказал он последние слова, жар спал, дыхание выровнялось, сестренка открыла глазки и, приветливо глянув на брата, сказала:
– Блатик, ты пришел… а-а, – зевнула Малуша, повернулась на бочок и добавила. – Спой мне песенку.
Керк широко улыбнулся да обрадовался, и тому, что жар спал, и тому, что непосредственное дитя просит его спеть песенку, он поморщил лоб, вспоминая колыбельные песенки, какие пела тетя Ждана, а после затянул вполголоса:
– А баиньки – баиньки,
В огороде заиньки,
Зайки травушку едят,
Малуше спаточки велят.
Керк припомнил еще парочку таких же песенок, а когда допел последнюю, сестренка спала крепким, здоровым сном. Он поднялся с ложа, стараясь не шуметь подошел к стене, и, взяв из укрепления факел, наконец-то, вспомнил присуху для разжигания огня, да тут же ее опробовал: «А возьму я искру да золотую от Семаргла – Бога Огня, а взмахну я ей, да покатятся из нее искры падучие, да как по взгляду Бога Огня разгорается огонь, так падут искры на этот факел, и вспыхнет он ярким светлым светом. Да так и будет». Да так и стало, запылал факел светом, а Керк обрадовано засмеялся и пошел из Малушиной опочивальни.
За дверями его ждали няни: Рада и Бажена, они с надеждой глянули на довольно улыбающегося сына правителя и кинулись к ложу Малуши. Керк остановил рукой Раду, глянул в ее доброе, заботливое лицо и спросил в полголоса:
– Почему за мной не послали?
На глаза Рады накатились слезы, она всхлипнула и опустила голову, да тихо добавила: