Путь самурая - стр. 34
В больнице и женское отделение есть. Так, со слов Федьки, у женщин еще покруче бывает. В их отделение врачи поодиночке боятся входить. Врачи-мужчины. Того и гляди изнасилуют. Там содержится много нимфоманок – родные обычно их сдают в больничку, когда девица пускается во все тяжкие, превращаясь в бесплатную давалку для каждого встречного-поперечного. Болезнь, мол, что поделаешь. Вот и сплавляют ее на лечение – чтобы хоть немного отдохнуть от творящегося с ее подачи беспредела. И оправдаться перед родней и соседями – не потаскушка, а больная, есть же разница!
Кстати, у меня на участке одна такая есть – страшная девица, а в глазах сумасшедший огонь. Только дай мужика! Глазки мне строила – я аж мурашками покрылся. От такой чего угодно можно ожидать! Того и гляди в пах вопьется да на диван завалит! Бррр…
Да, про Федьку – отсидел он там свой «срок», получил вожделенную статью, но… в армию все равно загремел. В стройбат. На Алтай. В роту, где на восемьдесят процентов были одни даги. Вот там он и хлебнул горюшка по полной. Когда после армии мы с ним встретились, он мне немного рассказал – завшивел, ногу ему сломали. А когда попытался отбиваться – отправили на губу, где регулярно и сидел. Как выжил – самому не ясно. Вот и не верь после этого в карму. Хотел ускользнуть, а Провидение – бах! И наказало.
А в конце концов Федька по жизни спятил. По-настоящему. Паранойя развилась. Ему стало казаться, что его выслеживают, что вокруг дома ездит белая машина и там сидят убийцы. А еще они транслируют ему в мозг музыку, лай собак, голоса, чтобы он совсем уже спятил.
Что потом с Федькой было, не знаю. Не видел его уже лет десять. Разнесло нас с ним в разные стороны. Да и слава богу. Опасаюсь я сумасшедших – мало ли что у них творится в больном мозгу? Повернешься спиной, а он тебе в спину ножичек-то и всадит, решит, что ты пришел его убить.
«Скорую» психиатрическую ждали три часа. Два часа мы попеременно с Городницким удерживали женщину, пытавшуюся покинуть опорный, якобы записывая за ней все ее измышления, засыпая всевозможными вопросами, какие только пришли в голову. На самом деле мы или писали свои бумаги, или рисовали на листочке фигурки людей и всевозможные геометрические фигуры.
На третьем часу выдохлись оба, не осталось никаких вопросов, не осталось ничего, кроме желания, чтобы эта психическая исчезла из нашего кабинета, унесясь на белоснежной машинке с красным крестом. Но машинка не ехала и не ехала, и когда дама порывисто встала и сообщила, что отправляется домой – «хватит меня мариновать!» – Городницкий тяжело поднялся и жестким, неприятным голосом приказал:
– Сидеть! Никаких «домой»! Сидеть и ждать!
Ну… дальше все пошло очень плохо. Визг, дикие вопли, растопыренные в стороны руки с наточенными ярко-красными когтями – ну сущий оборотень, да и только! Только что на стуле сидела интеллигентная, со вкусом одетая женщина, и вот вместо нее уже монстр, готовый растерзать, искусать, заплевать – в общем, сделать все, что может сделать человек в ее положении, неожиданно и вероломно лишенный свободы воли. Пришлось, увы, вязать.
Честно сказать, мне ее было жалко. Но себя – еще жальче. Стоит больную отпустить, она тут же забаррикадируется у себя в квартире за железными дверями, и тогда начнется долгая и трудная эпопея по извлечению жемчужины из раковины-жемчужницы, находящейся на глубине двадцати метров. Нет уж, немного потерпеть – и мы от дамы избавимся.