Путь к сердцу - стр. 20

Я проходила мимо своей школы, когда поняла, что из-за собственных слез не вижу дороги. Я присела на железный низкий поручень, прямо около школьного фонаря, чтобы успокоиться и не заявляться в таком виде домой. Не хватало еще добавлять волнения папе с бабушкой.

Я сидела и смотрела на свои заснеженные ботинки, слушая изредка доносящиеся шаги с тротуара. Было морозно и тихо, снег скрипел. И шаги идущих были слышны еще издали, метров за пятьдесят.

Я сидела и «медитировала» уже минут десять, как вновь услышала, что кто-то идет. Это только расстраивало. Не хотелось, чтобы что-то нарушало эту таинственную тишину. Есть что-то волшебное в зимних ночах. Когда снег, неподвижный, освещаемый лишь тусклым светом фонарей, издает свои какие-то неповторимые звуки. И в тот момент мне совершенно не хотелось никакой компании, даже невольной и кратковременной в лице случайных прохожих.

Я услышала, как тяжелые шаги остановились. Потом кто-то словно потоптался на месте, и вновь начал движение. По звуку я поняла, что этот кто-то направляется в мою сторону, но я продолжала надеяться, что какой-то прохожий просто решил срезать дорогу, пройдя через школьный двор. Когда шаги были уже совсем рядом, я невольно подняла голову, чтобы посмотреть, кто идет.

Каково же было мое удивление, когда я увидела ее. Снова без шапки, снова в своих огромных ботинках и узких джинсах, с кофром за спиной.

– Привет, – она присела рядом со мной, а я поразилась, как только ей не холодно. У меня были утепленные колготки, штаны и длинный пуховик, и то моя задница стала уже слегка подмерзать. На ней, казалось, кроме джинсов не было ничего, что бы сохраняло в тепле ее пятую точку.

– Привет, – ответила я и опустила взгляд, стараясь как можно тише шмыгнуть носом. Не хватало еще, чтобы она увидела, как я сижу тут и распускаю «нюни».

– Не холодно? – ее голос был хриплый и бодрый. Он прекрасно подходил для этого времени года. Как глинтвейн. Он был похож на зимнее солнечное утро.

– Немного, – кивнула я, не поднимая глаз.

– Что ты тут делаешь? Ждешь кого-то?

– Нет.

– А что тогда?

– Ничего.

Наверное, тогда из меня собеседник был неважный. Она что-то спрашивала, я бормотала что-то нечленораздельное в ответ. Когда она, очевидно, потеряла надежду, что я сама объясню, какого черта я делаю в темноте одна, сидя во дворе школы, Саша встала и, поставив одну ногу на перекладину рядом со мной, наклонилась.

– Ну, давай, красавица. Выкладывай, что случилось.

Ее голос был такой глубокий, морозно-обжигающий, проникающий в самую душу и глубже, что я выложила. Я рассказала ей про Веню, про Семенова, даже про свою болезнь зачем-то приплела туда же.

Она спокойно слушала и ни разу не перебила. Я таким навыком не обладала. Всегда, когда Веня или кто-то хорошо мне знакомый что-то рассказывали, я влезала со своими комментариями и вопросами. Не знаю, почему я ее сравнила с Веней или причислила к «хорошим знакомым», но в тот момент она была мне ближе всех. Была единственной, кому я не побоялась об этом рассказать. Ни папе, ни бабушке, ни кому-то из товарищей я бы не стала, да и не смогла бы вывалить эту гору информации, а ей смогла. Хотя сама не понимала, почему.

Когда я закончила рассказывать ей свою историю, а второй поток слез тоже иссяк, она молча протянула мне платок. Меньше всего я ожидала, что у нее с собой будет платок. Чистый. По крайней мере, я надеялась, что чистый. Словно прочитав мои мысли, она, усмехнувшись, проговорила: