Путь хирурга. Полвека в СССР - стр. 71
Еврейские остряки со своим горьким юмором и тут придумали анекдоты: один спрашивает другого: «Ты почему такой грустный?» Тот отвечает: «Я грустный? – ВОВСЕ НЕТ», с ударением на ВОВСЕ (игра слов между этим словом и фамилией Вовси).
А в медицинских институтах каждый день шли собрания, и на них говорили и говорили о необходимости бдительности. Это слово вмещало в себя и недоверие, и враждебность, и доносы. Заставили выступить пожилого видного профессора-хирурга еврея Михаила Фридланда. Не очень уверенно он начал речь:
– Да, конечно, это верно – нам всем надо быть более бдительными. Если бы мы были более бдительны, то эти… (он замялся, вспомнив своих арестованных приятелей) то эти несчастные сейчас не сидели бы в тюрьме…
Фридланд просто оговорился, не найдя другого, более подходящего слова. Но собрание мгновенно прекратили и его вызвали в партком:
– Вы понимаете, что вы сказали? Вы опозорили наш институт. Сейчас же подавайте заявление об отказе от заведования кафедрой, тогда вам сохранится ваша пенсия. Или пеняйте на себя – партком не может вам ничего другого гарантировать.
В атмосфере доносов и арестов того времени это предложение было до какой-то степени даже гуманным… по сравнению с вызовом органов госбезопасности для немедленного ареста. Запуганный ученый написал заявление. Новости сыпались на нас каждый день, все – непонятные и все – мрачные. Они будто подталкивали нас к краю какой-то пропасти, за которой для врачей была неизвестность и темнота.
Дома у нас атмосфера накалилась до предела, отец перестал спать, ожидая ареста каждую ночь. Время от времени он брал в руки мой чемодан из крокодиловой кожи со сложенным на случай ареста бельем и ходил с ним по комнате:
– Надо мне привыкать. Вот так я буду уходить из дома…
Мама подходила к нему и гладила его лысую голову, а я испуганно смотрел на них.
Общая подавленность настроения нарастала. По указанию и под контролем партийных властей по всей стране люди клеймили врачей-отравителей на собраниях на заводах, в колхозах, даже в школах. Начатая в пьяный день 13 января психологическая обработка населения доводила послушную толпу до истерических выкриков. Истерия некоторых энтузиастов дошла до того, что они предлагали себя в качестве палачей для казни тех преступников. Ходили упорные слухи, что под Москвой готовят эшелоны из товарных вагонов – для вывоза евреев. Так их возили в концентрационные лагери в фашистской гитлеровской Германии. Казалось, что в Советском Союзе, особенно в Москве, массовое мнение находилось всего в полушаге от нацистских настроений, приведших к первой «кристальной ночи» нападения немцев на своих евреев. Прикажи тогда Сталин двинуть против евреев войска внутренней безопасности – и было бы полное повторение гитлеровской эпопеи. Может, он и был готов приказать это. Но…
Ночью 2 марта 1953 года по радио передали новое сообщение: тяжело заболел товарищ Сталин, его здоровье в опасности – произошло кровоизлияние в мозг. Мы все трое насторожились дома: что это будет значить для отца? Не явятся ли за ним сразу после этого? Но в те дни о нем забыли.
Утром в больнице Дубейковская была вся в слезах, собрала нас и сквозь рыдания:
– Товарищи, я даже не могу говорить… Это они, они довели его до этого… нашего великого вождя!.. Это их вина!.. Я уверена, что он так переживал их измену Родине, что его сердце не выдержало (почему-то ей казалось, что проблема была с сердцем, хотя мы знали, что это было кровоизлияние в мозг, и многие подозревали, что «сердца для переживаний» у него вообще не было).