Путь Грифона - стр. 11
Ангелина вытянула из-под одеяла руку. Нежно коснулась ладонью руки мужа. Они продолжали молчать. И продолжали без слов своё неизъяснимое, радостное и желанное общение. Пока она не уснула. Большие венчальные свечи медленно и ровно горели без малейшего треска и копоти.
Под вечер Сергей Георгиевич вышел в прихожую, где был установлен телефонный аппарат. Плотно закрыл дверь. Повод, по которому он хотел позвонить, показался ему крайне важным и срочным. Назвал телефонистке номер телефона охраны особняка на Пречистенке. Трубку снял дежурный по объекту:
– Дежурный слушает!
– Сергеев у аппарата, – назвался Суровцев фамилией для телефонных переговоров.
– Здравия желаю, товарищ Сергеев! – отозвался дежурный, узнавший голос генерала.
– Скажите, голубчик, мой помощник на месте?
– Так точно!
– Найдите его и пригласите к телефону.
– Есть, – ответил дежурный.
Искали Черепанова недолго.
– Здравия желаю, товарищ Сергеев, – раздался в трубке бодрый голос лейтенанта.
– Как наши ведомственные дела? – спросил Суровцев, перейдя на особую манеру разговора по телефону, которая не допускала упоминаний учреждений, званий и настоящих фамилий.
– Женщина накатала два листа любовных признаний. Они у меня.
– Где она сейчас? – спросил Суровцев о Каблуковой, отметив при этом, что его помощник стал перенимать не лучшие черты общения у Новотроицына.
– Вернул туда, где взяли. Прямо к парадному крыльцу, – точно подтвердил подозрения о дурном влиянии помощник.
– Хорошо. Но я по другому вопросу. Меня беспокоит судьба лётчика, с которым я летал по известному вам маршруту. За суетой последних дней я, признаться, упустил этот вопрос.
– Вас понял, товарищ Сергеев.
– Вот и хорошо. Свяжитесь, с кем следует, и попытайтесь самостоятельно решить это дело. Если возникнут трудности – звоните мне в любое время.
Черепанов не позвонил ни вечером, ни ночью. Из чего Сергей Георгиевич заключил, что с поручением тот справился. Работал почти до утра, через каждые полчаса вставая из-за стола и подходя к спящей жене. Если Ангелина беспокойно ворочалась в постели с вечера, то ночью спала спокойно. Опять присел на постель рядом с ней. Вспомнилось, как однажды, узнав, что когда-то он писал стихи, она настояла, чтобы он прочёл их ей. Лучше бы он этого не делал. Понимая, что эти стихи посвящены другой женщине и, в общем-то, не ревнуя его, она всё же поинтересовалась:
– А почему мне ты не посвятил ни одного стихотворения?
Он пытался ответить сам себе на этот вопрос. Ответ оказался не утешительным. Было понятно, что не генеральское это дело – писать стихи. Но и не в этом даже дело. Это молодой человек уверен, что всякое его поэтическое откровение есть шедевр и открытие, неизвестное миру. Для юноши всё новое, почти всё неведомое и незнакомое. «Поэзия, – был убеждён он теперь, – фиксация проявления чего-то нового, никем не описанного. В крайнем случае, новый, неизвестный взгляд на давно известные явления. Красивое описание давно знакомого человечеству – просто риторика».
Но, как это было ни странно, вернувшись в кабинет, он впервые за многие годы написал лирические стихи. И обыденные строки имели свойства поэзии: