Путь Черной молнии 2 - стр. 57
Воробьеву сразу же вспомнилась «Двойка», когда к нему традиционно подошли отрядные шестерки и стали вымогать вещи. Здесь же, на «Пятерке», все выглядело иначе: в зоне со строгим режимом заключенные никогда не позволяли ни себе, ни другим заниматься магерамством – это было совершеннейшее табу.
После тщательного обыска, партию заключенных привели в этапку или как иначе называет ее начальство – карантинка. Располагалась она в промышленной зоне. Разместили вновь прибывших заключенных в двухэтажном, небольшом здании, огороженным высоким забором из железных прутьев. Стали подходить и интересоваться разные заключенные, откуда, мол, пришли, в каком районе проживали на свободе и, называя различные клички, фамилии, спрашивали, не встречали ли таких-то в тюрьме?
К забору подошли двое заключенных и, заведя разговор с Волковым, приветливо поздоровались с ним за руку. Отошли в сторонку и стали тихо о чем-то переговариваться.
Воробьев стоял возле забора и наблюдал за проходящими мимо незнакомыми заключенными. Внезапно откуда-то сбоку он услышал оклик. Огляделся вокруг, а вдруг это его позвали. Так и есть, заключенный обратился к нему.
– Землячок, здорово были! Нам бы Саньку Воробья увидеть, знаешь такого?
Трое мужчин зрелого возраста остановились по другую сторону забора. Лица суровые, острые взгляды так и буравят. В голосе чувствовалась серьезность, степенность, а не панибратство, присущее многим заключенным.
– Ну, я Воробей.
– Вот ты-то нам и нужен, – обрадовался один из подошедших. Александр сразу же прикинул в уме, что эти люди могли иметь отношение к его друзьям по «двойке» и напрямую спросил:
– Среди вас случаем, Коли Сибирского нет?
– Это я, – ответил крепкий на вид мужчина.
– А ты, значит, и есть тот самый Санька Воробей. А меня Захаром зовут, я отец Васи Симуты, – представился другой заключенный, он был одного возраста с Николаем Сибиряковым.
После его слов в душе Александра произошло смятение: он, молча, взглянул на Захара и, вспомнив Васю Симуту, приметил, что он определенно походил на своего отца. Лицо словно жаром обдало. Глаза слегка увлажнились. Александр непроизвольно дернулся вперед, но помешали решетки. Ему почему-то захотелось обнять этого незнакомого человека, после того, как он назвался отцом погибшего Васи. Воробьев застеснялся выступивших слез и, отвернувшись от мужчин, вытер рукой увлажнившиеся глаза.
– Извини Захар, я немного расчувствовался. Мы с Васькой были корешами. Так уж случилось, я потерял настоящего друга. Соболезную тебе. Вы наверняка не знаете, но погиб он, защищая от офицера-Рекса14 своего кореша Лешку Сибирского, – Воробьев кивнул в сторону Николая. – Кстати, Коля, тебе привет большой от Лешки, мы с ним после суда увиделись. Чувствовал он, что дадут особый режим.
– Благодарю Санек. Ты с Лешкой на «Двойке» корешился?
– Да, мы были друзьями. Леха о тебе много рассказывал. Выйду в зону после распределения, поговорим с тобой…
– А что откладывать, пойдем с нами в «рабочку», чифирку попьем. Ты, поди, голодный с этапа, так мы тебя покормим.
Александр, недолго думая, согласно кивнул, затем глянул на запертую дверь в заборе и, пожав плечами, спросил.
– А кто меня отсюда выпустит?
Сибиряков ухмыльнулся и громко окликнул завхоза карантинки, торчавшего в окне комнаты на втором этаже.