Пустой человек - стр. 49
– Стоять холодно, – негромко заметил тот. – Я лучше посижу.
Голос у него был старческий, надтреснутый. После каждой пары слов он делал еле заметную паузу, выравнивая дыхание.
Клим подошел вплотную и остановился, глядя на огонь. Сидящий последний раз ткнул прутом и положил его на землю:
– Порядок. Теперь до утра догорит.
– А ты… А вы – кто? – спросил Клим. – Зачем здесь… У вас есть вода?
Человек засмеялся. Тихо, будто над своими мыслями, не стараясь обидеть собеседника.
– Я – садовник. У таких, как я, всегда найдется вода, иначе какой в нас прок.
Он протянул руку в темноту, куда отблески пламени не добирались, и вытащил увесистую флягу – гораздо больше Климовой. Литра на два.
– Держи. Пей. Грейся. Сегодня особенная ночь, ей надо насладиться сполна.
Клим не слушал. Он схватил флягу, свернул повисшую на цепочке крышку и пил. Не мог остановиться. Холод обнял его сзади черными крыльями, но страннику было не до того.
– Оставь немного, – лениво посоветовал садовник. – Тебе же и не хватит до утра.
Клим пробурчал что-то, не отрываясь от фляги. До утра… Жить нужно сейчас. Хотя старик и прав, надо, надо.
Но он так привык, что все по-настоящему нужное ему скомандуют, что сам себе приказать он не мог.
– Отложи, говорю… Жертва пустыни, – повторил садовник.
Голос его был по-прежнему расслабленным, но прорезалась в глубине недовольная нотка. Клим опустил флягу, шумно, как лошадь, выдохнул и завернул крышку, тихо звякнув цепочкой.
– Уф-ф-ф… Спасибо, добрый человек!
– Садись уже к теплу. И рассказывай, что и как.
– О чем?
– Да о чем хочешь. Твоя жизнь – тебе и вспоминать.
Старик поправил капюшон, упрямо не желая его снимать. Над бородкой где-то в глубине блеснули искры костра.
Он в очках, что ли? Ночью?! Впрочем, за подаренную воду Клим бы простил даже, если бы собеседник сидел в скафандре. Таком же, как Климу пришлось бросить первой из вещей – очень уж тяжело ходить, а ни от жары, ни от холода не спасал. Шлем, помнится, просто пнул в заросли травы и проводил взглядом.
Хорошо, что осталась сменная одежда. И обувь. Не рассчитанные на использование за бортом корабля, но лучше, чем ничего.
– Это все-таки Марс? – спросил Клим после паузы. – Я ни черта не помню после старта.
Теперь он сидел у костра, рядом с непонятным садовником. Поворачивался то одним продрогшим боком к огню, то другим, протягивал к ленивым языкам пламени руки.
– Это все? – слегка удивился старик. – Ну, если тебе так проще – Марс. А что?
– Мы же летели именно сюда. Ждали лишенной атмосферы остывшей планеты, а здесь… Все же прав был Брэдбери, а не все эти ученые. Здесь люди. Только… очень странные люди. И эта чертова карусель – жара и холод.
– Никуда вы не летели, мальчик. – Садовник снова пошевелился, блеснув очками из глубины капюшона. – Корабль взорвался при отделении первой ступени. Протечка топлива. Трещина в баке. Вот так.
Клим молчал. Черви, решив, что костер им не угрожает, подползли ближе и теперь там, за пределами зыбкого светового пятна, ворочался плотный вал из тугих темных тел. Замуровали, демоны.
– Я мечтал стать первым на другой планете, – наконец сказал Клим. – Войти в историю.
– Зачем?! – теперь садовник удивился всерьез. Даже наклонился, будто всматриваясь в лицо космонавта.
– Ну… Это же слава! В веках. Чтобы помнили, как Гагарина. Как Леонова или Армстронга.