Пусть все горит - стр. 23

Я думала, чтобы убить это существо, но я понятия не имею, как это сделать. Может, если б я не приняла одну из этих таблеток, если б выкашляла их несколько раз. Можно ли попробовать словить передоз от таблеток для животных? Ребенка бы это точно убило. Или это бы покалечило нас обоих.

Я молюсь, чтобы этого ребенка не было. Если я не захочу его, если скажу себе, что это всего лишь он, его уменьшенная копия, мерзкая копия, то мое тело сможет исторгнуть его. Возможно. У меня нет связи с этим ребенком, нет привязанности, нет любви. Я хочу, чтобы его не было.

И что теперь?

Как мне быть с этим при моей-то лодыжке?

Я сажусь на обтянутый полиэтиленом диван, лезу в коробку с шоколадками и беру зеленый треугольничек, пралине, его любимые, разворачиваю и даю конфете растаять на языке.

Я пропустила День святого Валентина.

За прошедшие годы я, бывало, поглядывала на перекидной календарь с тракторами на стене, рядом с окном у раковины. Тот самый календарь, который я вешаю каждый январь на одну и ту же медную кнопку. Убери я сейчас этот календарь, то увижу семь дырок. Они похожи на дырки от пуль в каком-то крошечном тире, скучковавшиеся друг с другом. Кучка, означающая срок моего пребывания здесь. Каждый год, когда я вешала его фермерские календари на стену. Но сейчас я по-другому слежу за временем. Теперь это уже никак не связано с ним. Мой дневник, мой календарь и мои часы – все это внутри меня, внутри моего тела.

Моя беременность становится видимой.

У меня нет проблем со спиной или с одеждой, ее одеждой. Но я чувствую, чувствую это существо. Его, ее, кем бы это ни было. Я не доверяю этому существу, но люблю его. Как так случилось? От ненависти и страха – к любви. Вот прям так сразу. Я часто думаю об этом крошечном существе, каждый день, каждую минуту. Какое-то время я ненавидела это существо, а затем словно из ниоткуда я приняла его.

Этот ребенок будет моим, не его.

– Поставь чайник на плиту, у меня руки задрогли!

Я беру чугунный чайник с плиты, наливаю в него воду из-под крана, открываю крышку и ставлю на конфорку. Капли воды на дне чайника шипят и скатываются по горячей поверхности, прежде чем исчезнуть.

Ленн весь в краске. На нем его новый комбинезон, он заказал его из фермерского каталога, того самого, который я читаю, когда могу до него добраться так, чтобы камера не увидела. Когда я могу дорваться хоть до какой-то новой информации, нового языка, новых картинок. Каталог Argos годами служил мне верой и правдой. Он столькому меня научил! Я находила умиротворение на его страницах, в оглавлении, фотографиях, незаметных отличиях между тысячами единиц продукта. Но все это было раньше.

– Накрылся, кажется, мой старый плуг, – вздыхает Ленн, пялясь в окно в сторону дороги и закрытых ворот на полпути на ферму. – Но, если повезет, год еще послужит!

Я протягиваю ему пестицидную кружку со сладким чаем бежевого цвета.

– Хочешь, я приберусь в сарае с инструментами? – спрашиваю у него. – Я тут закончила.

Он смотрит на меня, затем переводит взгляд на мой живот.

– Штоб все на своих местах потом оставила, не смей играться, ничего прятать не смей, слышишь?

Я киваю, и он отдает мне в руки свою кружку. На его ногтях каемка от синей краски и окровавленные кутикулы.

С Рождества я думаю о той женщине, которая приходила к нам в гости, о той, которая искала поле для своей лошади. Пытаюсь вспомнить ее имя, но не могу. Мой мозг одурманен. Мягкий. Расплывшийся. У нее были рыжие волосы и она улыбалась во весь рот, это я помню.