Пусть простить меня невозможно (пусть меня осудят 3) +бонус - стр. 16
Камера выхватила выстроившиеся в ряд автомобили под стеной проливного дождя. Все с цветами, в черной одежде. Ни одного журналиста. Кроме того, кто все это снимал, разумеется. Толпой вокруг закрытого гроба выстроились люди. Ярким пятном выделяется девушка с белыми волосами в черном траурном платье. В первых рядах – подонок Ахмед, о котором говорил Руслан, говорил, что он был замешан в похищении наших детей. С ним рядом его брат. Они на гроб смотрят, а я на девушку, мне кажется, она очень странно выглядит. Очень бледная и словно больная. Голос за кадром говорит о том, что покушение на Воронова, скорее всего, организовал Нармузинов и при этом цинично пришел на похороны.
Девушку шатает из стороны в сторону, она смотрит, как медленно берут гроб на плечи мужчины и несут вглубь кладбища, вся процессия двигается куда-то вперед по мокрому асфальту, следом батюшка идет, молитву читает. И она идет следом за ними, как будто пьяная, как будто никого и ничего перед собой не видит. Я вдруг вспомнила, как не смогла пойти на похороны Руслана.
Все остановились возле вырытой могилы, и Ахмед громко спросил:
– Почему гроб закрыт? – вопрос прозвучал цинично и пошло, учитывая комментарии за кадром.
– Так ему всю голову разворотило. Мозги и осколки черепа асфальт забрызгали и стеклянные двери.
Девушка схватилась за голову и громко закричала:
– Заткнитесь! Не говорите о нем так! Все заткнитесь!
Камера выхватила в ее вытянутых руках пистолет. Она направила его на Ахмеда. Голос за кадром сказал, что Нармузинов – ее отец.
– А ты?! Что ты здесь делаешь? Убийца! Ну давай, скажи всем, что это ты его убил!
Глаза чечена расширились, а люди шарахнулись в стороны.
– Пришел отпраздновать? Да? Повеселиться и сплясать на его костях?
Голос брата Ахмеда донесся откуда-то со стороны сквозь шум. Он говорит по-чеченски. Ахмед молчит, он расширенными глазами смотрит на оружие в дрожащей мокрой руке дочери, а потом на ее лицо.
Я вижу, как кривится его рот от полученного удара. Он явно этого не ожидал.
– Свадьба, говоришь? На хрен свадьбу твою! Никакой свадьбы не будет.
Швырнула кольцо в грязь.
– Ты что делаешь, идиотка?! Пистолет убери, пока не поздно!
– Сначала пристрелю тебя. Ты даже не представляешь, КАК я тебя ненавижу, как о смерти твоей мечтаю. За то, что маму убил, жизнь мою разрушил. Будь ты проклят!
– Закрой рот, Лекса! – шипит, а она в него целится и вся дрожит.
– Хватит мне рот закрывать! Что такое? Они все услышат? Услышат, какая ты мразь? Так они и так знают, все эти лицемеры, кому ботинки лижут. Думаешь, они не проклинают тебя? Зря! Все эти твари ненавидят тебя и ждут твоей смерти, и знаешь, они правы. Я тоже жду твоей смерти.
– Молчи, дрянь!
– Не буду молчать! Ненавижу тебя! Это ты его убил! Ты! Ты убил его! Знаешь, перед тем, как я пристрелю тебя, ты должен узнать – не выйду за Исхана. Я от Андрея ребенка жду, ясно? И никто его у меня не отберет. Никто, даже ты!
– Ах ты ж сука-а-а-а.
Нармузинов метнулся к ней, а она на спусковой крючок нажала, и Ахмед странно дернулся, упал сразу же на колени. Взгляд на свою грудь перевел и на пистолет в руках девушки.
Люди закричали, а Лекса оружие на них направила, словно обезумевшая, дрожащая, как в лихорадке, а потом швырнула пистолет и побежала.
Голос за кадром сообщил: