Пуговица Дантеса - стр. 37
А произошло следующее: несмотря на гибель, Арсеньев вышел победителем, так как его противник оказался опозоренным. И такие дуэли – ради обесчещения недруга даже путём собственной гибели – окажутся очень популярными в России. Подобная идейность делала русскую дуэль как жестокой, так и справедливой; её непредсказуемость превращала поединок в серьёзное испытание…
В январе 1822 года Пушкина вызвал к барьеру полковник Семён Старов. Повод: «хамство», увиденное офицером в поступке молоденького поэта, поменявшего на танцах заказанную каким-то подпоручиком кадриль на мазурку. За своего подчинённого вступился сам командир 33-го егерского полка, в отношении которого поэт повёл себя довольно дерзко, что и привело к ссоре.
Боевой офицер, участник Отечественной войны, Старов был серьёзным противником, тем более что за его плечами насчитывался не один кровавый поединок. Условия дуэли определили нешуточными: стреляться до результата. Последнее означало тяжёлое ранение или гибель одного из соперников.
Из воспоминаний генерала Липранди:
«Погода была ужасная; метель до того была сильна, что в нескольких шагах нельзя было видеть предмета, и к этому довольно морозно… Первый барьер был на шестнадцать шагов; Пушкин стрелял первый и дал промах, Старов тоже и просил поспешить зарядить и сдвинуть барьер; Пушкин сказал: “И гораздо лучше, а то холодно”. Предложение секундантов прекратить было обоими отвергнуто. Мороз с ветром… затруднял движение пальцев при заряжании. Барьер был определен на двенадцать шагов, и опять два промаха. Оба противника хотели продолжать, сблизив барьер; но секунданты решительно воспротивились, и так как нельзя было помирить их, то поединок был отложен до прекращения метели» [13].
Решено было продолжить в зале дворянского клуба, но стараниями секундантов дело удалось уладить миром. Пушкин был страшно недоволен. Единственным утешением для него стали слова полковника о том, что его противник «так же хорошо стоял под пулями, как хорошо пишет…»
Следует отдать должное Пушкину, хладнокровия и выдержки ему было не занимать. И в этом проявлялся сильный характер. Лучше всех рассказал об этом всё тот же Иван Петрович Липранди:
«Я знал Александра Сергеевича вспыльчивым, иногда до исступления; но в минуту опасности, словом, когда он становился лицом к лицу со смертию, когда человек обнаруживает себя вполне, Пушкин обладал в высшей степени невозмутимостью, при полном сознании своей запальчивости, виновности, но не выражал ее. Когда дело дошло до барьера, к нему он являлся холодным, как лед. На моем веку, в бурное время до 1820 года, мне случалось не только видеть множество таких встреч, но не раз и самому находиться в таком положении, а подобной натуры, как у Пушкина, в таких случаях я встречал очень немного» [14].
Как закончил известный бретёр и «человек чести» Кондратий Рылеев, хорошо известно – виселицей в составе пяти организаторов декабрьского восстания 1825 года. Однако незадолго до казни, в сентябре того же года, Рылеев в очередной раз заставил говорить о себе весь Петербург, приняв участие в нашумевшей дуэли.
Сестра подпоручика Семёновского полка Константина Чернова Екатерина влюбилась во флигель-адъютанта Владимира Новосильцева. Как и положено, после определённого периода ухаживания молодой человек просил руки девушки у её родителей (к слову, отец Катеньки был генерал-майором); те дали своё отеческое благословение. О сватовстве Новосильцева заговорили в обществе. Дело шло к свадьбе, когда вдруг заупрямилась матушка жениха, строгая графиня Екатерина Владимировна (из рода Орловых), заявившая, что брать в снохи незавидную невесту не намерена. Да и если пройтись по родословной, наставляла она сына, эта Чернова не чета нам, Новосильцевым! Молодой граф матушку почитал, а потому был вынужден пойти на попятную.