Птицы, звери и родственники - стр. 16
– А твой отец? – продолжил он допрос. – Он где?
Я сказал, что мой отец умер.
– Бедняга, – поспешил он выразить свои соболезнования. – И твоя несчастная мать осталась с четырьмя детьми.
Он печально вздохнул, словно придавленный этой тяжелой мыслью, но тут же просветлел.
– Такова жизнь, – заключил он философски. – Что ты ищешь под этими камнями?
Я постарался ему растолковать, хотя очень трудно объяснить местным крестьянам мой интерес к разнообразным существам отталкивающего вида и не заслуживающим внимания, к тому же несъедобным.
– Тебя как зовут? – спросил он.
Я ответил «Герасимос», что по-гречески ближе всего к Джеральду, и уточнил, что друзья зовут меня Джерри.
– А я Таки. Таки Танатос. А живу я в Беницесе.
Я спросил, почему он оказался так далеко от родной деревни. Он пожал плечами:
– Приплываю сюда на лодке. Поужу рыбу, поем, посплю, а как начнет смеркаться, зажигаю фонари и возвращаюсь в Беницес, а по дороге снова рыбачу.
Я сразу сделал стойку. Дело в том, что незадолго до этого, вернувшись из города, мы остановились перед тропинкой, что вела к нашей вилле, увидев внизу медленно плывущую лодку с угольной лампой накаливания на носу, которая бросала на темную водную гладь сноп света, выхватывая с необыкновенной яркостью целые куски морского дна и рифы, лимонно-зеленые, розовые, желтые, бурые. В тот момент я подумал, какое же это увлекательное занятие, рыбная ловля. Вот только я не был знаком с рыбаками. И сейчас я посмотрел на Таки другими глазами.
Я закидал его вопросами: в котором часу он начинает ловить рыбу и собирается ли обойти рифы, разбросанные между бухтой и Пондиконисси?
– Около десяти, – сказал он. – Прохожу вокруг острова и беру курс на Беницес.
Я поинтересовался, нельзя ли мне к нему присоединиться, и пояснил, что на рифах живут разные необычные существа, к которым можно подобраться только на лодке.
– Почему нет, – сказал он. – Я буду ждать возле Менелаоса. Подходи к десяти вечера. Объедем рифы, а потом я отвезу тебя обратно и отправлюсь в свой Беницес.
Я с горячностью заверил его, что буду как штык, и, подхватив сачок и баночки и свистнув Роджера, спешно ретировался, пока он не передумал. Отойдя на безопасное расстояние, я умерил шаг и задумался над тем, как мне уговорить семейство в целом и мать в частности, чтобы они меня отпустили в море на ночь глядя.
Я знал, что мать беспокоит мой категорический отказ от сиесты. Я сто раз ей объяснял, что в дневную жару у насекомых и прочих самый пик активности, но мои доводы ее не убеждали. А в результате под вечер, когда начинало происходить самое интересное (например, словесные баталии между Ларри и Лесли), мать объявляла, что мне пора спать, так как я не отдыхал днем.
Я опасался, что по этой причине может сорваться моя ночная затея. Сейчас было только три часа дня, а значит, семейка кемарит за закрытыми ставнями и проснется, чтобы начать свое полусонное жужжание, как опьяненные солнцем мухи, не раньше половины шестого.
Я с крейсерской скоростью помчался на виллу. Когда до нее оставалось футов триста, я снял рубашку и осторожно завернул в нее все банки с образцами, а то бы они своим треньканьем меня выдали. Я предупредил Роджера под страхом смертной казни не издавать ни звука, после чего мы тихо пробрались на виллу и как две тени проскользнули в мою спальню. Роджер, отдуваясь, уселся посреди комнаты и с изумлением взирал на то, как я раздеваюсь и залезаю в постель. Он явно не одобрял столь неподобающее поведение. Куда ж это годится – день, суливший необыкновенные приключения, в самом разгаре, а я тут собираюсь спать! Он попробовал заскулить, но я так свирепо его окоротил, что он опустил уши, поджал хвост-обрубок, залез под кровать и там с печальным вздохом свернулся калачиком. А я взял книжку и попытался сосредоточиться. Из-за прикрытых ставень комната напоминала зеленый прохладный аквариум, хотя на самом деле воздух был стоячий и жаркий и пот с меня катил градом. «Что хорошего они видят в сиесте?» – спрашивал я себя, ерзая на уже волглой простыне. Какая им от этого польза? Для меня была загадка, как они вообще могут спать в такую жару. И тут я провалился в сон.