Птица войны - стр. 21
– Это я виноват, – пробормотал он.
Тауранги рассмеялся.
– Я не жалею, что спасал тебя, Хенаре. – Голос его звучал спокойно. – Я был глуп, когда бросил палицу в траву. Воин, которого вождь посылает в разведку, не выпускает оружия из рук. Я плохой воин. Я наказан за ошибку. Это справедливо…
– Смотри! Они готовятся к войне! – перебил его Генри, вытягивая шею.
Их вели вдоль изгороди, достаточно редкой, чтобы через зазоры между жердями можно было рассмотреть, что творится в деревне. Она была озарена огнями огромных, рвущихся к небу костров. Толпы вооруженных копьями и палицами воинов бродили от хижины к хижине, от костра к костру. Откуда-то доносилась пронзительная музыка, время от времени слышались взрывы смеха, вопли и крики. Порой сидящие у костра ваикато вскакивали и, подпрыгивая, потрясали оружием.
У ворот прибывших встретили закутанные в одеяла воины с ружьями в руках.
– Хаэре маи! – приветствовал их костлявый и, подойдя, потерся с начальником стражи носом о нос.
– Ты удачлив, Те Реви Акиту, – одобрительно проговорил тот, мимолетно оглядев пленных.
– Где вождь? – нетерпеливо спросил костлявый.
– Великий арики Хеухеу-о-Мати занят, – значительно произнес начальник стражи, – вожди четырех прибрежных деревень сейчас советуются с ним в священном доме собраний. Они пришли вместе с воинами, когда солнце стояло, как столб. Быть большому походу, Те Реви Акиту!
Костлявый обрадованно тряхнул головой и, обернувшись к своему отряду, жестом приказал вести пленных в деревню.
Ворота закрылись. Отблески боевых костров заплясали на понурых лицах Тауранги и Гривса.
Глава седьмая, в которой Тауранги избегает участи раба
«Когда они наконец умолкнут?» – с раздражением подумал Генри, услышав, что у него под ухом опять возобновляется монотонный диалог.
С полчаса, а может, и больше охраняющие амбар ваикато ведут за стеной нудный спор о родовом старшинстве. Перечисляя предков, они, как правило, на седьмом или восьмом колене спотыкаются, начинают путаться, спорить, переходят на оскорбления и наконец умолкают. Сердито сопя, некоторое время молчат, и Генри мысленно представляет, как гневно хмурятся их темные татуированные лица, как раздуваются широкие ноздри и свирепо косят глаза.
Но паузы недолги. И вот уже в четвертый раз за дощатой стеной раздалось протяжное:
– Когда лодку «Таинуи» тащили через песок от залива Манукау, великий вождь Хаовенуа не мог нахвалиться усердием предка моего Те Каипара…
– Он и мой предок, славный Каипара, – отозвался второй голос.
– Оставим младшего… Его старший сын, – уныло продолжал первый воин, – звался Купаруати…
– Это и мой второй предок Купаруати, – словно эхо, повторил его собеседник.
– У Купаруати было два сына. Итак, младшего пошлем прочь, а старшего из них звали…
Генри стиснул зубы и, стараясь не вслушиваться в бормотание стражников, стал энергично сжимать и разжимать одеревеневшие пальцы. Тауранги лежал неподвижно, не делая попыток сбросить с себя путы. Генри все время казалось, что вот-вот узел развяжется сам собой. Силясь освободить руки, стянутые за спиной, он почти до крови растер кожу у кистей.
А что толку, если бы и удалось распустить узел? Все равно отсюда не вырваться. Когда их вели мимо костров, один из воинов опознал в Тауранги сына ненавистного Те Нгаро, заклятого врага ваикато. Юношу тут же не растерзали лишь потому, что Те Реви Акиту, потрясая ружьем, заявил во всеуслышание, что пленного сына арики он предназначает в дар самому Хеухеу-о-Мати, великому вождю.