Птица Сирин и всадник на белом коне - стр. 8
Словно волна горячая всю душу Егория окатила.
Обнял он её ласково.
– Что ж плачешь? Или не люб я тебе?
– Да люб, давно люб! От радости плачу. Ведь ты с утра до ночи только на краски свои любуешься, а меня и не замечаешь вовсе!
– Нет, Марьюшка. Меня краски эти красоту понимать научили, тебя разглядеть помогли. Пойдёшь ли за меня?
– Позови только – всё брошу, уйду с тобой. Да боюсь, дед заупрямится. Он всё богатых женихов высматривает.
– А мы к нему бабушку Акулину свахой пошлём. Она с ним быстро совладает.
На рассвете в деревню пришли. Всё шептались про счастье своё будущее. Целовались, конечно, не без этого.
Петухи запели, когда Егорий в избу мышкой шмыгнул. А бабушка уж с веником поджидает.
– И где ж ты, окаянный, цельную ночь прошастал?! Я не погляжу, что здоровый, выдеру вот веником.
Обнял Егорий с улыбкой свою старенькую бабушку, как медведь её, сухонькую, облапил, она и притихла.
– Ну, сказывай, где был-то?
– За цветком волшебным бегал.
– Нашёл?
– Нашёл, бабуля!
– Да где же он?
– А по соседству, у деда Афанасия покуда оставил. Пойдёшь Марьюшку за меня сватать?
Охнула бабушка, на лавку села.
– Слава тебе, Господи! Собрался наконец. Я уж думала, ты блаженный какой, на девушек не глядишь, всё работаешь. Ну что ж, Марьюшка невеста хорошая, тебе под стать. И красавица, и рукодельница. Сейчас и пойдём свататься.
– Может, к вечеру сходим? Вдруг дед откажет – стыду не оберёшься.
– Отказ не обух – шишек на лбу не ставит.
Но всё ж порешили вечером идти, на всякий случай. Нарядились в праздничное. Егорий, как рубаха его холщовая, белый весь – волнуется!
Когда к Афанасию пришли, Егорий совсем оробел. Стоит в горнице перед иконой в красном углу, крестится, а у самого руки дрожат.
Марьюшка из избы сразу вон выбежала, в сеннике спряталась. Дед, конечно, мигом смекнул, что к чему, но вида не подаёт.
Сели на лавку чинно, разговор завели издалека.
– Растёт у тебя, Афанасий, цветочек аленький, а у нас садовник славный сыскался.
– Это вы про кого, про Марьюшку, что ли? Э, нет, гости дорогие! Поищите для своего садовника другой садочек.
– Что так? Аль жених плохой?
– Да нет, соседушка, невеста у нас никудышная! Такая красавица, как в окно глянет – конь на дыбки встанет. Во двор выйдет – три дня собаки лают! У неё, видишь ли, по секрету скажу, глаза как лукошки, на голове рожки, рот до ушей, хоть завязки пришей! Но зато на обе ножки прихрамывает, горбом туды-сюды покачивает.
– Ой, уморил, дед! – хохочет бабушка. – Да ведь это ты себя обрисовал! А Марьюшка у тебя – загляденье! Да и жених наш хоть куда! Руки золотые, а самому молодцу цены нет.
– Да, богатство у вас, конечно, большое. Два веника в коробке да мышка в мешке.
– Это правда. Денег ни гроша, зато слава хороша. Сам ведь знаешь, какой у нас Егорий мастер. Были б руки, а богатство придёт! Внучке твоей у нас хорошо будет.
– Ага. Видела баба кисель во сне, да ложки не было.
Тут уж Акулина осерчала:
– Ты чегой-то, старый хрен, как ёрш топорщишься?! У самого-то в сундуке от рыбы пух да крылья от мух! Гляди, к другим пойдём!
– Вот-вот. Стали щуке грозить – хотят её в реке топить.
– Глянь-ка, Егорий, на щуку эту беззубую! Ужас охватывает, прости, Господи! Только вот я тебе что, Афанасий, скажу. Хоть и хочешь ты себе щукой казаться, а сердце у тебя завсегда мягче воска было. Все бабы в деревне про это знают.