Прямой эфир - стр. 33
Мне и спрашивать не нужно, как прошел кастинг – красные глаза подруги и мокрые дорожки на ее щеках говорят куда красноречивее слов. Очередная неудача, самая болезненная для Петровой, с чего-то решившей, что эта попытка станет последней.
Девушка отступает, позволяя мне войти внутрь, и прежде чем ее сосед в сальной от грязи и пота тельняшке заплетающимся языком просит занять полтинник, с грохотом захлопывает дверь перед его носом. И это не способ выместить свою злость на весь белый свет, не попытка спустить пар, а острая жизненная необходимость – дверная коробка настолько износилась, что иначе об уединении можно и не мечтать.
– Чего ты такая? – шмыгнув носом, пятится подруга, позабыв о собственных горестях. Морщит свой лоб, прикусив нижнюю губу, и наверняка ломает голову, что же могло со мной приключиться.
– Там ливень, а я, как назло, не взяла зонтик. Дашь мне полотенце? – стягивая с себя импровизированные балетки, насквозь промокшие и теперь совершенно непригодные для носки, даже если лучший сапожник города возьмется за их реставрацию, с мольбой гляжу в голубые глаза блондинки.
Таня мгновенно оживает и уже выдвигает ящик бельевого комода, в попытке отыскать для меня сменку, пока я торопливо расстегиваю пуговки на своей рубашке, желая как можно скорее избавиться от холодной одежды. Вряд ли когда-то я захочу надеть ее вновь.
– Бери, – протягивая мне махровый халат и пару теплых носков, устало командует девушка, присаживаясь на подлокотник дивана. Обнимает себя за плечи и вымучено улыбается, наблюдая за тем, с каким удовольствием я кутаюсь в мягкую пушистую ткань. Чуть дольше задерживает свой взгляд на моих волосах, сосульками спадающими на лицо, и все-таки произносит:
– Я все испортила, Лизка. Не быть мне теледивой, – голос ее дрожит, а пальцы крепко впиваются в рукава толстовки. Нет большего потрясения, чем осознать, что дело, которому ты посвятила всю свою жизнь тебе не по зубам.
– Какие твои года? Кто-то становиться известным после сорока, а ты в двадцать четыре крест на себе ставишь, – говорю как можно жизнерадостней, успев развесить свое влажное барахло на батарее, и достаю чашки для вскипевшего чая. В минуты слабости и бессилия Таня напрочь забывает о гостеприимстве, впрочем, мне ли ее судить? Не улыбнись мне сегодня удача, я бы, пожалуй, не один вечер предавалась самобичеванию, в конечном итоге наплевав на ежедневные хлопоты.
Я передаю подруге дымящуюся кружку и, не сдержав стона удовольствия, отпиваю горячий напиток. Удивительно, как быстро тепло распространяется по моему телу, помогая почувствовать себя лучше.
– Как собеседование?
– Никак, – выдаю, отправляя в рот ложку малинового варенья, и тут же улыбаюсь. – Но место мое!
Хотелось бы мне радостно подпрыгнуть и кружить по комнате, бросая в потрескавшийся потолок стократное «спасибо», но здравый смысл все-таки берет верх. Не в моих правилах ликовать, когда близкий на глазах рассыпается на кусочки, совершенно не представляя, что делать дальше.
– Умеешь ты нагнать жути! – Петрова пихает меня в плечо, успев не на шутку испугаться, что и я сегодня осталась не у дел.
– Я так и не встретилась с этим Лисицким. Провозилась в туалете, пока сушила рубашку, а когда влетела в приемную, секретарша сказала, что я опоздала. Думала, умру от разрыва сердца! – я передергиваю плечами, вспоминая, как успела похоронить свои мечты о престижной работе.