Прямой эфир - стр. 19
– Редко. И переживала я это очень болезненно... Я мало что смыслила во взрослых взаимоотношениях, и единственное о чем мечтала — держать его за руку. Я была тепличным ребенком, вечеринки не посещала, в старших классах стала почти затворницей. Мечтала о поступлении, а для этого нужно трудиться, – молвит слегка охрипшим голосом, не сводя глаз с пиджака своего собеседника. О чем думает, замолкая почти на минуту? Жалеет, что когда-то встретила меня?
– Сейчас, когда за вашей спиной брак, рождение детей, начавшийся бракоразводный процесс, считаете ли вы, что в чем-то допустили ошибку? Что бы вы сказали той шестнадцатилетней девчонке? Отчего бы ее предостерегли? – словно прочитав мои мысли, Филипп устраивает руку на подлокотнике и, слегка сощурив глаза, терпеливо ждет, когда Лиза перестанет витать в облаках. Больше не наседает, как делал это вначале, явно опасаясь напугать мою жену излишним напором.
– Я бы посоветовала ей не ходить с Игорем в театр, – немного покраснев, она отводит глаза в пол, слегка приподнимая уголки губ.
Знаю, что ни за что не расскажет и заранее сочувствую ведущему. Он сыплет шутками, подключая все свое обаяние, надеясь, что она все-таки проболтается о том дне, и сейчас недовольно щурится, натыкаясь на ее молчание. А я уже ничего не могу с собой поделать, мысленно переношусь в тот далекий майский вечер и вижу перед собой шестнадцатилетнюю Лизу Волкову: волосы мокрые от дождя, руки дрожат отнюдь не от холода, терзая мелкие пуговки на зеленом платье…
5. Глава 4
– Напомни мне, зачем ты ее пригласил? – втянув голову в плечи, Слава вновь прячется под козырек, отбросив тлеющую сигарету в урну.
– Она хотела автограф, – отвечаю и стряхиваю дождевые капли со своих волос.
Льет как из ведра, и, несмотря на то, что от машины до величественного здания театра лишь пара шагов, я все-таки успел промокнуть под нескончаемым потоком дождевых капель.
– Детский сад какой-то! Когда уже перестанешь быть таким приторно — милым? Аж тошно!
– Это называется коммуникабельностью. И не делай вид, что не завидуешь мне, – задеваю его локтем, отвешивая наглую ухмылку. В борьбе за женские сердца я всегда на шаг впереди. Тянет ко мне симпатичных девиц. Наверное, дело в харизме…
– Твой отец – миллионер, Гошан, а мать заслуженная артистка. Так что не удивительно, что они на тебя слетаются, как пчелы на мед, – не жалея моих чувств, рубит Лисицкий. – Я бы и сам за тобой приударил, не будь я таким яростным гомофобом.
– У тебя бы не было шансов, – дурачусь, играя бровями, но заметив мелькнувший на горизонте ярко-желтый плащ, придаю лицу серьезное выражение. – Опаздываете, Елизавета. Пришлось запереть актеров в подсобке, чтоб не дай бог без тебя не начали.
Девушка сбивается с шага, приподнимает повыше свой зонт с не самым лучшим изображением Эйфелевой башни, и, задрав голову, пытается отыскать меня глазами. Спустя секунду, ее губ касается смущенная улыбка, и она, наконец, продолжает свой путь, быстро преодолевая скользкие от дождевой влаги ступени. И как только не упала?
– Автобус долго ждала, – поясняет взволнованная девушка, а Славик пытается скрыть свой смех за неестественным кашлем. Не знаю, что веселит его больше: знакомое лишь по словарю слово «автобус» или раскрасневшиеся щеки Лизы Волковой, с черными дорожками растекшейся туши, но выяснять сейчас причину его веселья желания нет.