Прямо и наискосок - стр. 4
По утрам просыпался с предчувствием вынужденного попадания в серый и долгий день. Все реже встречался с женщинами, друзьями, вечерами лениво слонялся по комнате, либо без понимания глазел в телевизор. Случалось, подходил к гитаре и, перебрав бессмысленные звуки, неделикатно ставил инструмент на место.
Когда Светлана была уже на седьмом месяце, Андрей привел ее в загс. Даже не раздеваясь поставили подписи (за свидетелей расписались работники заведения) и, по-деловому пожав друг другу руки, удалились. Вечером Светлана выпила немного шампанского, Андрей один бутылку коньяка.
Однажды, сыну набралось полгода, из-за совершеннейшего пустяка Андрей повздорил с начальником лаборатории. После глупых препирательств наш герой твердо заявил:
– Или я поступаю по-своему, или пишу заявление об уходе.
– Пиши, – коротко бросил тот.
Если с женитьбой Андрей так и не понял, что произошло, то уход с работы обнаружил самому неведомые черты. Никаких сожалений не случилось, но спала хандра. Дело происходило весной, Андрей полюбил гулять с коляской, наблюдать за озабоченными прохожими и слушать деловитое щебетание птиц. Внезапно под вкрадчивое прикосновение мягкого и терпкого ветерка в голове начинали роиться звуки и образы. Однажды наполненный неведомой и пряной силой взял гитару и сложил нестерпимо волнующий мотив. Тут же накатал слова и целый день потом находился в тумане хмельного восторга. На другой день возбуждение сошло, мотив песенки показался вроде бы слизанным, слова несколько корявыми, однако даже воспоминание о процессе сочинения заставляло биться сердце тревожно.
За месяц Румянцев сляпал песен десять и хоть видел, появляются повторяющиеся фразы в музыке, а слова вообще однотипные, ему казалось, что две-три песни получились. Особенно легко возникали мелодии, их он составлял мгновенно. Много сложней выпадало на тексты, здесь бился другой раз по три-четыре дня.
Но главная проблема, конечно, состояла в неудобстве перед окружающими. Жили у родителей, и Андрею, молодому, крепкому мужчине, было совестно заниматься подобными пустяками на глазах у стариков, без того глядящих на него, бездельника, с укором, да и у жены, хоть кроткой, но, очевидно, неудачливой. Между тем нужно было существовать. Отсюда, пожалуй, можно начать отсчет новой, никем не предсказанной и непредвиденной самим жизни.
Необходимо оговорить, что тогда добыча денег приняла гротесковую форму. От не такой уж и доступной возможности музицировать в ресторанах отказывался, на музыкальной ниве даже случайных заработков в итоге не стало. Дело дошло до того, что пустился подрабатывать в ЖЭКе: плотничал, чинил крыши, выполнял разное. Чего ждал, было неясно. Безусловно, отсюда согласился на предложение соседа, Сергея, парня того же возраста поработать на «армян» – они хорошо платили.
Тогда в моду только начали входить так называемые мыльницы – женская обувь пляжного типа, изготовленная из пластиковых материалов. Предприимчивые «армяне» (кавычки, оттого что на самом деле они были изиды, выходцы из Тбилиси, основательно осевшие на Урале) ловко обошли тучную советскую промышленность и наладили подпольное производство.
Цех находился в местечке под названием Кедровое, километрах в тридцати от города. Располагался в трех комнатах неказистого одноэтажного здания с громким названием «Служба быта». По существу производство не было нелегальным, ибо входило в сеть мелких предприятий, объединенных организацией, именующей себя Свердлоблобувьбыт. Однако по документации цех обязывался производить галантерейные услуги (объединение это допускало), соответственно сумма отчислений в бюджет объединения оказывалась смехотворной в сравнении с достигаемой реально прибылью. Контроля за доходами практически не наблюдалось. От подобных производств и пошли так называемые цеховики.