Провинициалы. Книга 1. Одиночное плавание - стр. 7
– Петька просто взрослый, – буркнул Вовка. – Когда я стану взрослым, я буду выше его.
– Конечно, ты будешь выше… И ты молодец, Саша мог утонуть, если бы не ты… – похвалила она.
– Не утонул бы, – обиделся Сашка. – Я тоже дно достал.
– Ну и что, что достал, все равно тебе было с головкой, а Вовка тебя вытащил, – вмешалась Беликова. – Он – настоящий друг. И его надо наградить медалью «За спасение утопающего».
– Это кто утопающий? – Сашка положил ложечку на пустую розетку, отодвинул недопитый чай, угрюмо уставился на Беликову. – Ты еще поговори тут…
– А я его не тащил, – вмешался Вовка, облизывая ложечку и с сожалением поглядывая на пустую розетку. – Так, попался под руку…
– Тебе еще?
Катька добавила варенья Вовке в розетку.
– Саш, а тебе?
– Спасибо… Не буду…
– Тебе надо хорошо прогреться…
– А он заболеть хочет, чтобы в школу не ходить, – ехидно заметила Беликова.
– Никто не хочет болеть, – не согласилась Катя. – Вон Петруха-рыбак всем говорит, что за здоровье все бы отдал, даже мотор лодочный…(У Петрухи-рыбака был самый сильный в округе лодочный мотор.)
– А он хочет, – упрямо повторила Беликова. И ни с того ни с сего добавила: – И вообще, у меня голова от него болит.
Сашка непонимающе взглянул на Беликову, голова от него постоянно болела только у мамы.
– Ты меня за косы дергаешь, а у меня голова болит, – пояснила она таким голосом, словно собиралась заплакать, Сашке вдруг стало ее жалко и он сказал:
– Я больше не буду.
– Вот и хорошо, – обрадованно хлопнула в ладоши Катя. – Вот и помирились…
И взглянула на Вовку.
Тот уже доел варенье и облизывал ложечку.
– Еще?
– Не надо…
Он довольно откинулся на стуле, огляделся, спросил:
– А чего Сашка не доел?
– Я не хочу больше, – отозвался тот.
– А мне тепло стало, – признался Вовка и повернулся к Кате: – А родители скоро придут?
– Мама еще не скоро, а папа в командировке…
Катькин папа был снабженцем в райпо и в командировки ездил часто, поэтому Сашка его почти не помнил. Только блестящие сапоги и модный драповый (мать так говорила) пиджак и брюки-галифе.
Таким он его запомнил с того дня, когда их принимали в пионеры.
Катькину маму, тетю Валю, он видел несколько раз. Она была невысокой, красивой и, как ему казалось, очень доброй. Она работала заведующей каким-то служебным буфетом в городе, на другой стороне, рано уходила на работу и поздно приходила.
– Не болейте, мальчики, – вдруг просительно произнесла Беликова, и все трое удивленно посмотрели на нее.
– Ты чего, Надюха? – вдруг сорвавшимся голосом спросил Вовка. – Видишь, мы чаю с малиной напузырились, теперь не заболеем.
Но Надька все равно зашмыгала носом, и Катя стала ее успокаивать и даже вывела в другую комнату.
Надька жила с матерью, отец был художником и жил в Смоленске.
Раз в год, как правило в сентябре, он приезжал к ним, привозил Надьке подарки, гостил несколько дней и снова уезжал. Когда он приезжал, Надька с гордостью ходила с ним по улицам, а тетя Ксения стеснялась, потому что работала нянечкой в больнице и была не чета художнику (так говорили взрослые).
– Ладно, нам пора идти, – поднялся из-за стола Вовка. – В гостях меру знать надо.
– Попейте еще, – появилась из другой комнаты Катя, а следом за ней, промокая белым платочком под глазами, вышла Надя.
– Да мы же не лошади, – брякнул Вовка и тут же исправился: – Очень вкусно было…