Провинициалы. Книга 1. Одиночное плавание - стр. 30
Мишу-маленького она попросила подсобить уже во вторую встречу и, совместно переставив бочку с ржавой селедкой, тут же оголилась, выпростав обе налитые и розовеющие бубончиками груди, сама положила на них его ладонь, ожидая, что та сейчас сожмет их до желанного стона, но тот ладонь невежливо выдернул. Клава так и замерла, топорщась грудями и хлопая глазами.
– Ты, это… спрячь добро… – сказал Миша-маленький. – Побереги зрелость для мужа…
– Перезрею, пока объявится-то, – обронила она, но лямки сарафана на плечи натянула, грудь запахнула. И не преминула подколоть: – А ты малохольный, али как?
– А я братков не предаю…
– Ну-ну, – не поняла Клава и вздохнула, отгоняя вновь нахлынувшее желание, уж так от Миши-маленького мужиком пахло…
После того виделись они нередко, но Клава помочь больше не просила, хотя взгляд на мускулистой, блестящей от пота фигуре, прикрытой синей майкой, задерживала не таясь…
…Миша-маленький окинул взглядом скудный прилавок, сказал Тиме, что несолидно бормотухой обмывать их дружбу, и попросил у Клавы одну беленькую и бутылку недешевого портвейна.
– Чистенькую для нас с тобой, – пояснил он Тимохе, поднимая его в собственных глазах, отчего тот сразу признал Мишу-маленького пожизненным другом, а себя – его должником.
– С чего гуляем? – поинтересовалась Клава, выставляя бутылки и беззастенчиво разглядывая Тимоху, которого видела впервые. И строго добавила: – А этого я не встречала, приезжий?
– Наш это, наш, – пряча водку в карман широких штанов и передавая портвейн Тимке, отозвался Миша-маленький.
– Наших я всех знаю, – не согласилась Клава, продолжая разглядывать длинного, на голову выше Миши-маленького, мосластого, но уже набирающего мышцы и мужскую тяжесть Тимоху.
– Да наш я, тетка, – пробасил тот и, втянув загорелый живот, вставил бутылку за ремень, выпустил сверху застиранную рубаху.
– Какая я тебе тетка, – фыркнула Клава, – племянничек нашелся… – И пожалела: – Поди, без закуски…
Прошла в подсобку, вернулась с полукольцом колбасы, селедкой, завернутой в промасленную газету.
– Нате… Хлеба у меня нет, кончился…
– Хлеб у нас найдется. – Миша-маленький выгреб из глубокого кармана мелочь. – Сколько за это насчитала?
– А ничего… Закусите хоть…
– Ну, Клава… – Миша-маленький развел руками и предложил: – А ты свою лавочку закрывай да айда с нами…
– Куда это с вами? – заинтересовалась та.
– А мы вот у меня, в кузне…
– Ну да, рестора-ация… – протянула она. – Идите уж…
Венька Хрен, ожидавший их у магазина, тоже оценил щедрость нового приятеля, хотел разглядеть бутылки, но Миша-маленький велел не суетиться и просочиться в кузницу незаметно, рабочий день еще не закончился, мало ли что взбредет в голову начальству. Так оно и вышло: у входа на территорию, перед хлипкими, но металлическими воротами, их встретил Гордеев, начальник сплавной.
Был он грузен, одутловат лицом и, невзирая на прошедшее лето, белолиц и белотел. Может, оттого, что ходил в любую жару в изрядно поношенных форменных рубашке и штанах. Но если в будние дни такая одежда особого авторитета ему не придавала (намозолила глаза), то парадный морской китель с наутюженными новыми штанами и рядами боевых орденов и медалей, погоны и, главное, кортик, составляющие атрибуты праздничного парадного вида, впечатляли и давали сплавникам веское основание, даже несмотря на трудовые дела (которые, кстати, были неплохими), гордиться своим предприятием. На майских и ноябрьских демонстрациях Гордеев неизменно шагал в самых первых рядах вместе с руководителями города и иными героями фронта и тыла и был единственным моряком в этом сухопутном городе. Прислали его сюда для организации сплавной конторы три года назад из Ленинграда, где он прожил всю свою бессознательную и сознательную жизнь, и воевал он где-то там же (или в северных водах) – был командиром боевого катера. В Ленинграде и теперь жили его жена и две дочери, они приезжали сюда на летние месяцы, как на дачу, все трое целыми днями вылеживали на берегу, и всех троих, ослепительно белых, казалось, солнце не брало; дочери были уже взрослые, широкобедрые и рыжие, жена – объемная, но с роскошными каштановыми волосами, падающими почти до пояса.