Провинциалы. Книга 3. Гамлетовский вопрос - стр. 18
Уезжал с необъяснимым осадком. Вроде и не настраивался на переезд от любимой жены, дочери (одному жить совсем не хотелось), но и лестно было – значит, газете необходим. Да и город побольше, культурная жизнь интенсивнее… Все же после Красноярска комфортнее он чувствовал себя в больших городах. К тому же после предновогоднего разговора с Красавиным и Кантаровым он прочитывал газету от первого до последнего абзаца. У него появились предложения и по структуре, и по кадровой расстановке (та же Селиверстова явно не тянула свой отдел, как не способны были писать заметные материалы Пасеков и Гаузов), и по тематике. Интересно, на какой отдел прочил его Кантаров?.. Впрочем, неважно, главное, втроем (если редактор не будет мешать) они действительно могут сделать если и не самую лучшую, как замахнулся Кантаров, то уж одну из лучших молодежных газет в стране точно…
Но не зря говорят: первую половину дороги думаешь о том, что позади, вторую – что впереди.
А впереди был небольшой зеленый многоязычный Черкесск, где его ждали любимая и любящая жена и вполне освоившаяся в своем многоцветном и многомерном детском мире дочь (непреходящая радость), а также привычный рабочий стол в обкоме комсомола напротив стола Азамата в кабинете возле окна, в которое в ветреную погоду стучались ветки раскидистого каштана. Заведующий отделом Адам, который, не вмешиваясь в график работы Жовнера, все же при случае не забывал напоминать, что тот является сотрудником обкома комсомола, конкретно – его отдела и, если не отчитывается перед ним, то хотя бы должен ставить в известность, куда уходит и чем занимается.
А еще были новые поездки по области, запланированные и неожиданные встречи с героями и антигероями его публикаций, немноголюдные (семеро пишущих на русском языке, включая Ставинского), но всегда бурные и долгие заседания литературного объединения. И более всего запоминающиеся (от узнавания неведомого прежде) откровенные разговоры допоздна в интернациональных компаниях за вином или даже чем покрепче. И тогда перед Сашкой раскрывался весь спектр непростых отношений наций и народностей, предпочитавших просторам иных территорий – той же необъятной Сибири с ее грандиозными стройками – тесноту горных ущелий, постижение национальных традиций и неписаных, но неукоснительно исполняемых законов, исторических преданий и правд многочисленных кланов, обсуждение застарелых обид на притеснения и несамостоятельность…
Независимости (без четкого ответа на вопрос «Для чего она нужна?») хотели и неспешные абазины, и хитровато-мудрые ногайцы, и спокойные черкесы. Но более всего жаждали ее самые многочисленные, после русских, карачаевцы. Для них, искони занятых животноводством, постоянным местом обитания были горные ущелья в верховьях Кубани, Теберды, Большого и Малого Зеленчуков, высокогорные плато, куда весной на летние выпасы вереницами тянулись из долин отары овец и стада коров, поэтому они отторгали цивилизацию и иную культуру. Здесь говорили на родном языке, хорошо помнили своих героев всех мелких сражений и непостижимых по масштабам, а оттого и не казавшихся страшными мировых войн. И с особой обидой и горечью вспоминали оскорбительную для народа департацию… Здесь исполняли наказ старейшин, навечно оставшихся в казахских степях: рожать в родных ущельях как можно больше детей. Здесь чтили принадлежность к кланам и многовековым родам, хотя революция и годы советской власти все перевернули с ног на голову: хозяин превратился в нищего, а раб стал начальником…