( Противо )показаны друг другу - стр. 31
– Слушайте, у нее реально это заболевание, это не шутка. Погуглите, у вас есть мобильники.
– Обязательно, – секунда и в его руке сверкнул складной нож. Ну пиздец, приплыли. – А теперь вышли вперед. Ты слева, – указывает взглядом на меня. – Ты, слабоумная, справа. Давайте, давайте.
– Молодцы, – проговорил один из парней. Теперь я точно понимаю, они под наркотой или какой-то дурью.
Все трое усаживаются на бревно и принимаются нас пристально рассматривать.
– Слабоумная, давай снимай платье.
– Зачем? Вы будет его носить? – ну точно слабоумная. – В смысле ваша девушка.
– Нет. Не будет.
– Тогда не сниму. Зачем даром платью пропадать?
– Живо снимай.
– Не могу. У меня нет лифчика, – ой, дура. И такой момент просрали, когда можно было сбежать без сверкнувшего ножа.
– Тем более снимай. Смазливый, помоги слабоумной, раз у нее не хватает ума его быстрее снять.
– Все, все, я сама, – резко отворачивается ко всем спиной и снимает с себя туфли, а затем и платье. И вправду без лифчика. Перекидывает через голову обе сумочки и, прикрыв одной рукой грудь, разворачивается в исходное положение.
– Смазливый, давай тоже раздевайся до трусов, – что за на хрен?! Епрст, он точно пидарас. – Чего встал, тебе помочь?
– Я – сам.
Вот так и помогай людям, а в итоге оставайся в трусах с реальной перспективой быть изнасилованным в задницу. Скинул с себя джинсы вместе с рубашкой и, в отличие от Синичкиной, обувь вернул на ноги.
– Отлично. Начнем с культурной программы. Слабоумная, ты начинаешь петь и танцевать. Смазливый, ты подхватываешь второй куплет и тоже танцуешь. Если окажется, что ты не знаешь слова этой песни, я отрезаю ей мизинец, – вот тебе и нежданчик.
– А почему мне отрезать, а не ему, если он не будет знать слова?! – возмущенно бросает Синичкина, поправляя одной рукой трусы.
– Слабоумная права. Отрежем мизинец ему.
– Ну вот и славненько. Я могу начинать? – вот стерва же.
– Начинай, – усмехнувшись, произнес самый массивный из троих.
– Эх, ну с Богом, – щелкает пальцами на одной руке. – Тишина на Ивановском кладбище. Только часики двенадцать пробьют. И покойнички в беленьких тапочках на свиданье к друг другу идууууут, – выпад в мою сторону. – Я прижмусь к тебе тухленькой косточкой. Отделю тебе места кусок. Подарю тебе белые тапочки, поцелую тебя в черепоооооок. Ты приходи в могилку, приходи в мой дом. Ты приходи в могилку, вместе погнием. Ты приходи в могилку, будем чинно жить и черви земляные будут нас любить, ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла…..
Да, теперь могу с уверенностью сказать, что психологическая помощь, если я выберусь отсюда живым, мне точно понадобится после танца и песни Синичкиной. Как? Ну как, черт возьми, можно было вспомнить эту песню? Сука, ведь для нее я родился с золотой ложкой во рту, и по всем данным не могу знать этих дворовых песенок. А вот хер тебе на постном масле, Синичкина. Кажется, очередной ее припев, намертво приклеенная рука к груди, щелканье пальцев и дебильные выпады в стороны отложатся в моей памяти навсегда. Могу поклясться, что эта бестолочь сейчас кайфует от того, что делает.
– Ла-ла-ла-ла-ла-ла. Продолжай, – щелкает перед моим носом пальцами.
– Мы лежим с тобой в маленьком гробике, ты мозгами прижалась ко мне. И твой череп червями обглоданный, широко улыбается мне. Не смотри на меня ты так жалобно и коленку мне в ребра не суй. Все равно на тебя не поднимется мой давно разложившийся хуй. Ты приходи в могилку, приходи в мой дом. Ты приходи в могилку, вместе погнием. Ты приходи в могилку, будем чинно жить и черви земляные будут нас любить. Ла-ла-ла-ла-ла-лаааа, – отщелкал, в отличие от Синичкиной, пальцами на обеих руках, аккурат перед ее носом. Теперь, сука, я горд, что уделал ее. Боже, плюнь мне в рожу, мы с ней похожи. Очухиваемся мы оба тогда, когда я понимаю, что обдолбаные сучары заливаются смехом.