Просыпайся, дорогая - стр. 6
Мэриэм нырнула под одеяло, укрывшись им с головой. Стало темно и душно. Но солнце добиралось и сюда – не светом, но теплом. Воздуха под одеялом оставалось все меньше, он становился горячим. Новый день одержал победу над ее желанием никогда больше не вставать с кровати. Обессиленная, проигравшая, она резким движением откинула одеяло и спустила ноги на пол.
Мэриэм привычным в прошлой жизни движением потянулась за расческой на туалетном столике. Она проигнорировала зеркало и свое отражение в нем. Зазеркальная Мэриэм увидела ее: слегка расфокусированный взгляд серых глаз в обрамлении густых черных ресниц, взгляд человека, застигнутого врасплох, не до конца понимающего, где он находится; хорошо очерченный нос; губы красивой формы, некогда манящие волнующими линиями, а сейчас искусанные, в трещинках сухости, с белым налетом в уголках. Волосы, слегка волнистые от природы, из-за влажной погоды завивались чуть сильнее, но беспокойный сон их совсем спутал, расческа причиняла боль.
Ранее приятная, теперь болезненная процедура ухода за собой помогала проснуться, принять неизбежность еще одного дня в не поддающемся ее пониманию мире. Необъяснимая необходимость прожить предстоящий день угнетала разум, сеть спутанных волос делала утро невыносимым. Расческа дергалась, застревала, голову пронизывала вспышка страдания до самого мозга. Закончилось тем, что Мэриэм, не сдерживая слез, выдрала колтун, в негодовании и отчаянии швырнула расческу на пол. День начался.
* * *
Услышав звуки в спальне, Адам понял: Мэриэм проснулась. Раньше это была их спальня, однако теперь уже несколько недель он спал в гостиной. На диване. Адам тихонько постучал, отворил дверь, заглянул в комнату. Увидел задернутые шторы, беспорядок, сидящую на краю кровати растрепанную плачущую Мэриэм, свою Мэриэм. Сердце сжалось, глаза наполнились болью.
Он привычно собрался с духом, надел на лицо маску уверенности и направился к ней.
– С добрым утром, милая! – начал он, но, встретив равнодушный, устремленный в неведомую ему пустоту взгляд, замолчал.
Решимость вышла из него, как воздух из сдутого шара. Адам опустился на колени рядом с ней, заговорил почти шепотом, тоном, теперь более уместным в их доме. Как в палате тяжелобольного.
– Милая, поверь, я сделаю все, чтобы стало как раньше, я помогу тебе. Мы были так счастливы, не правда ли? – он подался к ней, желая обнять, но остановился в миллиметрах от плеч. Невидимая, но вполне ощутимая сфера окружала теперь тело его жены, не давая прикоснуться к нему.
Мэриэм повернула к нему голову, глядя не в глаза, а на край его лица, и медленно, почти с усилием заговорила:
– Я не чувствую себя в своем теле. Мне кажется, я во сне, но не в своем. Понимаешь? – Она замолчала, и через миг слезы покатились по ее щекам. – Помоги мне, умоляю тебя, сделай что-нибудь.
Было невыносимо! Слезы катились по бледному лицу Мэриэм, она не пыталась их вытереть. Не пытался и Адам. Он не может, не сможет прикоснуться к ней. Растерянный, он оставил ее в комнате.
Адам не знал, что делать. Семь шагов из одного угла гостиной до другого, обратно, и снова… Отправился на кухню – надо сделать кофе. Дрожащие руки просыпали коричневый порошок, не донеся до чашки. Теперь… что-то нужно сделать теперь… Нужно подождать! Да, несколько минут, пока налитый в чашку кипяток превратится в готовый напиток. Но Адам не мог ждать. Оставив кофе, он вышел из дома. Шагал, не замечая пути, прошел два или три квартала. Только теперь он немного успокоился, остыл. Так же остыла оставленная на столе чашка кофе.