Просто о любви - стр. 26
– Душ. Это она здорово придумала! Воспользуемся с удовольствием!
Он бодренько вскочил с кровати, чуть не стукнувшись с разгону об упомянутый в записке стул. Большое махровое полотенце с веселеньким цветочным рисунком лежало аккуратно сложенным, а поверх него красовались одноразовый бритвенный станок и зубная щетка в упаковке.
– Душевное вам мерси, Станислава! – фонтанировал радостью бытия выспавшийся Степан Больших.
Он услышал, как она пришла, когда принимал душ. Тяжело и громко хлопнула входная металлическая дверь, что-то бухнулось на пол, наверняка неподъемные пакеты с продуктами.
Ну, не сама же Станислава!
Хорошо, он в последнюю минуту спохватился и взял с собой в ванную комнату одежду, по привычке одиноко проживающего мужчины протопав в душ голышом, с поправкой на трусы, не снятые в чужом доме, а то бы вышагивал сейчас весь такой брутальный в полотенчике на бедрах, «гость дорогой»!
Кстати, насчет трусов… Процесса своего раздевания перед сном он не помнил, не Станислава ли батьковна постаралась? Как-то неудобно получается. Впрочем, не стоит заморачивать голову ерундой – ну, получилось так, что ж поделаешь!
Застегивая рубашку, он вдруг поймал себя на том, что почему-то волнуется.
– О как! – подивился себе Степан. – Что бы это значило? – спросил он у своего отражения в зеркале.
Отражение многозначительно молчало, саркастически ухмыляясь. Ну и пусть его!
Степан вывалился из ванной комнаты с остатками клубов пара.
– Станислава?
– Я на кухне, Степан Сергеевич, идите сюда! – отозвалась хозяйка.
Она выкладывала из пакетов продукты на столешницу, повернулась, услышав его шаги, и улыбнулась навстречу.
У Степана что-то ёкнуло внутри от этой ее улыбки, которую он увидел в первый раз. Вчера она все больше беспокоилась, пугалась, смотрела на него как на последнее спасение.
Такой бы взгляд, да каждому мужику – страна не знала бы, куда героев складировать!
Но эта ее улыбка! Охохошеньки!
– Здравствуйте, Станислава! – вспомнив, что надо говорить, поздоровался Больших.
– Здравствуйте! – улыбалась она.
Черт! Не надо так улыбаться!
Он старый, осознанно одинокий, битый-перебитый, замызганный волчара, и ему не должны так улыбаться девушки! Как давно потерянному любимому, которого и не чаяли встретить, а вот увиделись, как герою девичьих грез, как самому…
Черт!
Это следовало запретить законом!
Она такая миниатюрная, не субтильная и тоненькая, а вполне даже при формах: и грудь, и попка, и талия между ними, узенькие ладошки, узенькие маленькие ступни босых ног, шлепающих по плиткам кухонного кафеля, стильная стрижка с косой челкой. И как это у них там называется? Ну, такие прямые, как рваные, пряди, не достающие до ключиц, которые она постоянно заправляет за маленькое розовое ушко, чуть склонив голову к плечу. И цвета гречишного меда, переливающиеся смешинками, задорные глаза.
«Сколько ей лет?» – вдруг отчетливо, с намеком на туманную перспективу подумал Степан.
И тут же оборвал себя, обругав почем зря.
Господи, о чем он думает! Ему нельзя думать о ней с какой-либо там перспективой, ему вообще о ней думать нельзя! И разглядывать ее, и замирать чем-то мужским в животе, и холодеть, чувствуя бегущие по позвоночнику мурашки от гречишно-медовых глаз, розового маленького ушка, женственного наклона головы, умопомрачительных прядей волос, тонких пальчиков с ногтями, похожими на миндальные орешки!