Прости меня, Луна (3 книга) - стр. 28

Та не удержалась и от гнева притопнула ногой. 
- Ладно, умница. Я еще посмотрю, как ты вздыхать по нему станешь, когда поближе познакомишься. Вот тогда-то я тебе припомню и очки, и седину в волосах.
- А сколько Ветру лет?
- Кто ж его знает? На мой взгляд, двадцать пять, не меньше.
- Я же говорю, старый… - Стелла прикусила язык, вспомнив, что Генрих Эрийский чуть младше Ветра. И почему раньше ее не возмущала столь большая разница в возрасте с женихом? - Вот было бы ему двадцать один, было бы в самый раз, а двадцать пять – это почти старик. 
- Стари-и-и-к? Да тебе, малолетке, все кажутся стариками, - Лилия дернула подругу за рукав. – Пойдем-ка, сопля, в трапезную. Уже опаздываем. Там с утра кашу дают. На молоке. Тебе в самый раз будет. А старики, видишь, уже откушать изволили.

По длинному проходу с множеством дверей навстречу воспитанницам шли еще двое «взрослых» парней.
- А это кто у нас? – спросил один из них, кивком головы указывая на царевну. – Что-то я ее вчера не видел.
- Иди, иди, Камень, - Лилия прибавила шаг, увлекая за собой соседку. – Делом займись. Смотри, опять дружка своего не проворонь.
- Почему ты с ним так? - Стелла обернулась на засмеявшегося увальня и понуро следующего за ним товарища. 
- Да ему вчера поручили присмотреть за новеньким, а он его потерял. Бегал потом полдня по монастырю, всем надоедал, а дружок его в это время преспокойно в конюшне спал. И угадай, как этого длинноносого зовут?
Царевна скользнула взглядом по сгорбленной спине новичка. Его черные зализанные волосы блестели так, словно их намазали маслом. 
-  Аист? – не зря же ей же подсказали, что у парня длинный нос.
- Ворон, - Лилия хихикнула. Полные щечки превратили глаза в щелочки. – Потому и проворонил. Поняла?
В трапезной пахло молоком и дымом. Узкие стрельчатые окна, как и в комнате, забраны решетками. Низкий потолок тонул в легкой дымке, исхитряющейся миновать трубу над закопченным очагом, возле которого крутилась сухонькая старушка. Увидев вновь вошедших, она вытащила из стопки пару тарелок и хлопнула в них большим половником по кому вязкой каши. Большой чайник подняла с трудом. Подоспевшая помощница помогла справиться.
Беленные стены поразили Стеллу безликостью: ни тебе икон, ни картин, ни занавесок, которые одомашнили бы неуютное помещение, в котором было на удивление тихо - лишь гремели о деревянную посуду ложки, да слышалось редкое покашливание.

Царевна прижала руку к животу. Казалось, что его урчание слышат все.
Когда она в последний раз ела? Еще дома, до того, как к ней пришла царица. 
В дороге тоже не ела, лишь пила - тошнило от страха и неизвестности. Желудок скручивали тоска и обида, поскольку с ней опять обошлись как с вещью. И ведь ничего не поделаешь, как бы она ни возмущалась, решение отправить ее в монастырь переломить не смогла бы.
Хоть беги. 
И побежала бы, если бы знала, куда. Грядущая зима не оставляла выбора.
«Это тебе не в стоге сена валяться, покусывая соломинку, зная наперед, что дома ждет вкусный обед». 
Дом... У нее, оказывается, был дом, а она обижалась и даже злилась на отца.
Как только царевна поняла, что должна уехать, хотела было уговорить няньку взять ее с собой к родне, лишь бы не расставаться, а Мякиня рассудила иначе - вызвалась сопровождать в монастырь.