Прости меня, если сможешь - стр. 15
Забыть. Забудь об этом, Лиза! Думай о хорошем. Настраивайся на сон.
Здесь мне и вовсе незачем бояться засыпать. Тихая комната — даже уютная по-своему. Тесная, темная — но на одну меня. Без соседок. Хорошо.
Хорошо же, Лиза?
Чистое белье. Запах лаванды. Душ — не температуры окружающей среды, а настолько теплый, насколько тебе хочется, и одной, тебе одной! И можно мыться, сколько угодно, и не спешить!
Но ты все равно спешишь.
Ты отвыкла от свободы (даже такой, условной), и она тебя беспокоит, Лиза.
Ничего, пройдет.
Нужно просто спать и не думать о прошедшем дне.
Вообще не думать о прошлом.
Но сон-черная-яма пугает, и внутренний собеседник не способен ни переубедить, ни отвлечь, и мысли лезут сами.
У Дэвида было прозвище «Скорый Поезд». Заслуженно — он несся к цели по прямой, как по проложенным рельсам, игнорируя какие бы то ни было препятствия, через реку — мост, через гору — туннель. Увлеченный человек, харизматичный мужчина и сильный маг.
В детстве мы не были особо близки — и сошлись внезапно, уже оба будучи почти взрослыми, на почве темной магии. Тогда, когда со мной приключилась первая любовь — острая, сладкая, страстная, взаимная.
Я влюбилась в теорию магии крови. Тогда еще — просто науку, не названную бесчеловечной, не вымаранную со страниц учебников и не запрещенную к изучению и преподаванию.
Я изучала это искусство и наслаждалась открывающейся мне гармонией, безупречной логикой причин и следствий, красотой и лаконичностью построений и связей. Познавала ее — как познают возлюбленного, открыто и доверчиво распростертого передо мной, и болезненно вздрагивала, натыкаясь — словно напарываясь — на ограничивающие эдикты и законодательные вето.
Искусство магии крови было широко, полноводно, и течения его уводили туда, под решетки и пики запретов. Я испытывала почти физическую боль от невозможности проверить свои выкладки, подтвердить или опровергнуть предположения. Практически в ярость впадала — теория магии крови увлекла меня целиком, и я ухнула в эту свою страсть с головой, как в омут.
Мы с Дэвидом могли часами сидеть ночами на кухне, обсуждая и делясь, сопереживая друг другу и друг друга подпитывая.
Дэвид уже тогда примкнул к течению, выступающему за послабление магических ограничений, и я страстно его поддерживала.
Дура.
Я заворочалась.
Ночь затянула тучами небо, заволокла луну и звезды. Снова кольнуло беспокойство — а что, если светлый все же возьмется приставать? Что делать?
«Если пристанет — дать!» — цинично посоветовал внутренний собеседник. Подозрительно похожий на здравый смысл.
Да иди ты!
«А что? Он мужик видный, противно не будет, если с умом взяться — а долгое воздержание вредит здоровью и портит характер», — глумился внутренний голос.
Беседа с самой собой свернула определенно не в то русло.
Но… если подумать — то к любовнице он должен быть помягче, а снисходительность светлого мне, определенно, пригодилась бы.
Да и мужик он, действительно, видный.
Да и я, действительно, давно одна.
...а характер у меня и в лучшие дни благостностью не отличался…
Так, стоп!
Спи, Лиза!
А если не можешь — то думай хотя бы не о прошедшем дне, а о дне грядущем.
Это всяко эффективнее.
То, что после побега из страны нужно сваливать — это ясно, как день. Во-первых, здесь темную беглянку властям выдаст всякая собака — если, конечно, выдадут, а не сами линчуют. Во-вторых… Тошнит меня от милой родины. Моя б воля — умчала бы отсюда прямо сейчас и не останавливалась бы до самого Северного Полюса. Или Южного. Ханжи. Лицемеры чертовы.