Простая речь о мудреных вещах - стр. 6

Вскоре после этого плачевного происшествия, на одной почти неделе, сгорела биржа в Лондоне, опера в Париже и Зимний дворец в Петербурге. Три главные города в Европе лишились в одно время своих славных памятников, на коих сосредотачиваются их заветные, задушевные чувства, – для француза зрелища, для англичанина деньги, для русского царская идея. Отстроить дворец к следующему году, сказал Император Николай Павлович: англичане скинулись по гинее, французы устроили заем, – и пожара как не бывало! Суетное, легкомысленное племя! Ты не видишь здесь страшных знаний, ты не понимаешь этих горных напоминаний – подумать о том, о чем ты думать отвыкло: так ли ты живешь, как тебе жить надо? То ли делаешь, что тебе делать надо!..

Покушение на жизнь Государя 4-го апреля в Петербурге, внезапная кончина Наследника, вырванного как будто из среды семейства в глазах у всех окружающих, покушение Березовского на жизнь Государя в Париже поразило меня сильно…

Удивительные события нашего времени столь же мало обращают на себя внимание ослепленного поколения:

Париж, город, который полторы тысячи лет возвеличивался постоянно и сделался действительно столицею мира, – где наука, искусство, промышленность достигли высокой степени совершенства, где на всяком шагу поражали путешественника обилие, богатство, роскошь, соединенные с особенным изяществом, утонченностью, любезностью, – город, которому все страны света спешили приносить свою дань, где можно было, кажется, найти птичье молоко, – этот Париж в один месяц очутился в такой нужде, что крысы и кошки были ему всласть! Неужели это не чудо?

И сама Франция, передовое могущественнейшее государство в Европе – улыбнется, бывало, Наполеон какому-нибудь посланнику на поздравлении в день Нового года, или взглянет косо на другого, и во всех газетах, во всех кабинетах поднимутся толки, конца не было догадкам, спорам, предположениям! – Франция, считающая сорок миллионов своего народа – и какого народа? талантливого, пылкого, самолюбивого в высшей степени, на все способного, храбрейшего, – поражена так в два-три месяца, что из первого класса ниспадает на эту пору не во второй, не в третий, а разве, говоря по-нашему, в четырнадцатый. Три армии, по двести тысяч каждая, сдаются в плен неприятелю, чего не случалось никогда во всеобщей истории. Треть всей страны разорена, опустошена, выжжена; тысячи народа без хлеба, без пристанища, должны ходить по миру; все дела остановились. Наконец в крайности заключен мир самый унизительный: богатые, преданные до самоотвержения провинции отняты: враги остались хозяйничать на неопределенное время; наложена странная неслыханная контрибуция в пять миллиардов, которых, говорят, во всей Европе мудрено собрать вдруг наличными деньгами. Неужели это можно объяснить самонадеянностью Наполеона, легкомыслием Граммона, оплошностью Лебефа? Те же люди были около Наполеона в продолжение 18 лет, – и побеждали и властвовали! Судьба их была тесно связана с его судьбой; каким образом могли они, не спросив броду, сунуться в воду, и поставить на карту свою будущность?

На всех нашло затмение! В том-то и дело, что на всех нашло затмение! Не даром ведь говорят: кого хочет наказать Бог, у того отнимает ум, dementat. – Казалось, испита была вся чаша горечи, которая может достаться в наказание государству, народу; – нет, это было только начало «болезнем».