Прощаю – отпускаю - стр. 33
– Нешто я по приметам с вашим Трофимовым схож? – ухмыльнулся Берёза, поводя широченными плечами.
Улыбнулся и офицер.
– Кудыть… Ты, колокольня, в своём роду единый! Так ведь по приметам проверять уже на месте станут! Назовёшься непомнящим. Кому там знать, на каком этапе ты в партию протырился? Покуда бумаги ходить туда-сюда станут, покуда тебя выяснят да уточнят – ты зиму в тепле на казённом харче пересидишь да смыться по весне успеешь. А иркутский острог – это тебе не Зерентуй и не Кара, сам знаешь. К тому ж очень даже просто можешь вместо рудников на заводы попасть. А там всяко легче. Годится тебе этак?
– Сорок рублей серебром, – поразмыслив, мирно сказал Берёза.
– Это как артель, – в тон ему отозвался офицер. – Эй, Кержак! Староста! Поди…
Через минуту коротких переговоров с артелью Кержак заверил, что сорок рублей «ненакладно станет».
– Ну, вот и столковались. – полной грудью вздохнул Ипатьич. – Тьфу, нечистая сила… С вами не то что поседеешь до срока – облысеешь к чёртовой матери! Семёнов, Паранин – гоните всех спать! А которые ловили – тем ужинать двойную порцию принести! И Трофимову Ивану тоже! И ложитесь, черти, всё едино на этап уж опоздали! Ночуй из-за вас как попало, в сырости!
– Ништо, ваша милость, до света подымемся и пошагаем. Как есть к солнышку на месте будем! Даже не беспокойтесь! – уверенно сказал Кержак, и все знали, что так всё и будет.
На ночлег расположились прямо вдоль дороги, наспех нарезав в лесу лапника. Пойманный Берёза лёг у ближайшего костра, вытянулся и, казалось, сразу же заснул. Братья Силины, сидящие поодаль, переглянулись.
– Спать в череду придётся, – шёпотом сказал Ефим брату. – Глядишь, ночью зарежет ещё… Мы ж его повязали-то!
Сказано это было чуть слышно, но Берёза сразу повернул голову. В светлых глазах его мелькнула усмешка.
– Не боись, парень. Ты, верно, первый раз по этапу-то?..
– Как есть первый, – переглянувшись с братом, осторожно подтвердил Ефим.
– Ну, так смекай, что я слово дал офицеру вашему. А коли дал – так без безобразиев до Иркутска с вами пойду. И потом, у меня на вас сердца нет. Тот дурак ваш, кто сбежал да артель подвёл. Я бы его сам колом по башке образумил… Спите давайте! Завтрашний переход – вёрст тридцать…
Берёза умолк и на этот раз, казалось, действительно уснул. Братья некоторое время сидели молча. Было тихо, лишь изредка из глубины леса доносился тоскливый волчий вой. Догорали, затягивались седым пеплом костры.
Взошла луна. Рядом с Ефимом, прижавшись щекой к его руке, тихо спала Устинья, и парень не пытался высвободиться. Сон не шёл. По дыханию брата рядом он чувствовал: Антип тоже не спит.
– Чего сопишь там? – наконец спросил Ефим.
Рядом – короткое молчание. Затем Антип вполголоса сказал:
– Я тебе, знамо дело, не указ… Но не теребил бы ты Устю Даниловну-то попусту. С барином этим нашим. Думай сам: скоро уж на место придём. Нас – в рудники аль на заводы, как выйдет, а барина – на поселение… Поди, и не увидимся мы с ним боле никогда.
– Дай бог, дожить бы, – зло процедил Ефим. Но Устинья радом зашевелилась, простонала что-то сквозь сон, и он поспешно накрыл её рукой. И долго ещё лежал без сна, глядя в чёрное небо, где синела, мигая, одинокая звезда.
В имении графов Браницких праздновали именины хозяйки. Стояло начало октября, все окрестные поля давно были сжаты. На скошенных лугах высились огромные копны сена, по утрам уже покрывавшиеся серебристым налётом изморози. Вокруг имения бронзовели осенней листвой дубовые рощи. Нарядным багрянцем щеголяли осиновые перелески. Дни стояли ясные, сухие. Затуманенное солнце по временам проглядывало из-за кучек седых облаков, и музыка из имения далеко разносилась по пустым полям.