Прощанье с Родиной - стр. 9
Валечка покраснела, смешалась, но не нашлась, что мне ответить на мою справедливую критику. Потому что…
– Все мать да мать, мать да мать, мать да мать, – раздался у меня за спиной дребезжащий гнилой голос.
И я повернулся, и я увидел картину, немного необыкновенную в наших советских условиях, картину, ставшую поводом для всего дальнейшего рассказываемого.
Вернее, не картину, а портрет. За моей спиной стоял человек, уже довольно пожилой, седой и лысый. В черном, на первый взгляд вполне приличном костюме и с бело-зеленым лицом тусклого оттенка.
– Я не смеюсь, почему вы так подумали? – запоздало запротестовала Валечка. – Я – просто. Как говорится, чем богаты, тем и рады.
– Мать да мать, мать да мать, мать да мать… Родина…
Я повернулся еще раз. Действительно, старичок. Действительно – костюм черный, но залоснившийся донельзя. Рубашка – бывшая белая, ныне – цвета портянки. И что уже совсем ни в какие ворота не лезло – старичок имел на себе два галстука. Один галстук, как галстук, а другой поверх него – галстук-бабочку. Во рту старичок держал изначально угасший окурок толстой сигары, как на карикатурах карикатуриста Бор. Ефимова, разоблачающих империалистов и поджигателей войны. Правой рукой старичок обмахивался шляпой, а левую руку старичок держал чашечкой, как нищий, каковым он скорее всего и являлся.
– Валечка, это что еще за личность? – шепотом поинтересовался я.
– Ой, я прям и не знаю. Он – этот, как его… – Валечка глубоко задумалась и повторила: – Ну, этот… Как его? Наш, городской. Неужели вы его никогда не встречали?
– Да как-то не довелось. А что это значит, городской? «Что» – городской или «кто» – городской?
– Ой, да я не знаю! Он сумасшедший, что ли? Всякую ересь всегда болтает.
– Красавица ненаглядная! Маркитантка пышногрудая! Офенюшка сладенькая! Дозвольте пройти окунуться в ваш источник знаний и омыться его животворящими струями? – завыл в нос грязный старик все тем же голосом.
Я несколько посторонился, а точнее – старичок просто-напросто отпихнул меня.
– Чего вам опять нужно? – Валечка стерла с лица улыбку, обращаясь к нему, а не ко мне.
– Мне нужно? Сейчас я вам… что мне опять нужно? Мне много не нужно. Мне нужен минимум, только минимум. Минимум – мой девиз, – болтал старичок, размахивая руками, потому что шляпу он уже надел, и та шляпа, выяснилось, была у него с пером.
Таким образом он оказался впереди меня, и я наконец-то смог разглядеть его со спины. Узкоплечий, как горбатенький. А костюм-то! Это не костюм, а черт знает что! Пугало какое-то огородное! Но ведь советская страна – не огород!
– Мне нужно, любезнейшая, карбункул души моей, чтобы вы честно сказали мне, сколько стоит ваша «Мать».
– Какая еще моя мать?
– Ваша книга Горького «Мать».
– Тридцать пять копеек.
– Ой-е-ей, какие бешеные цены, – снова закривлялся старичок. – Ой-е-ей! КудЫ только смотрЮт партия и правительство!
При этих словах я насторожился, а он все не уходил. Он стоял и мешал настоящим любителям книги, а также нам с Валечкой.
– Не мешайте работать, – сказала Валечка, строго хмуря свои черные бровки.
– Слушаюсь и повинуюсь, – согласился старичок и отодвинулся от прилавка, позвякивая монетками, перекладывая их из левой руки в правую – медные монетки: двушечки, копеечки, пятачки, перекладывал и позвякивал, перекладывал и перекладывал, позвякивая, шаркая подошвами, с шуточками и прибауточками направляясь в кассу, а затем подойдя к Валечке и заявив: – Прошу вас, барышня, цветок юности благоуханной, прошу выдать мне для личных нужд такой эталон кладези премудрости под простым названием «Мать» за наличный расчет трудовых сбережений.