Проклятая картина Крамского - стр. 9
– И как?
В черном глянце Илья видел свое отражение.
– Привыкла.
Дальше были посиделки на кухне. И разговор ни о чем, не о школе, о ней вспоминать не хотелось, но о жизни вообще…
Человек прятался.
Получалось легко. Сказывался, верно, немалый опыт. С грустью подумалось, что он, наверное, знает все укромные места в этой проклятой школе.
В каждом случалось побывать.
Но находили.
Раньше.
А теперь все иначе.
Хлопнула дверь, громко, выдавая чужое раздражение. И человек прижался к стене, надеясь, что за шторой его не видно. Шторы на школьных окнах висели старые, в пол… и в коридоре-то темно. Конечно. Темнота его укроет, а тот, кто вышел из кабинета, слишком занят собой, чтобы обращать внимание на тени.
– Ну, Генка… с-скотина… – Человек пнул стену и скривился.
Бессильная злость.
Беззубая.
Генку многие ненавидят, но только у человека хватит сил, чтобы облечь ненависть в действие. Он покрепче сжал лом. Холодное железо нагрелось, но все равно близость его успокаивала.
Лом – это просто… Главное, не дать Генке уйти.
Тот, в коридоре, скрылся. И человек высунулся было, но тотчас отпрянул. Мимо, с куртками в охапке, прошел Илья… Тоже сволочь, думает, если при деньгах, то теперь стоит над всеми.
Наконец, стало тихо… и Генка что-то не выходит… Ладно, что не выходит… так будет проще. Первый шаг дался с трудом, ноги вдруг отяжелели, и сердце заухало, засбоило.
Дверь в кабинет истории отворилась беззвучно. И человек скользнул за порог. Прижался к стене… а все по-прежнему. Парты. Шкафы. На стенах – карты Древнего мира… Египет и Месопотамия… и еще Шумеры, кажется…
Генка стоял у открытого окна. Курил… и все-таки обернулся.
– Это ты? – узнал сразу.
– Я.
Лом отяжелел. И человек едва не выронил его.
– Чего надо?
Генка не боялся. Он так и не понял… Конечно, где ему понять, если он уверен, что сильнее прочих, что держит их в руках… Крепко держит, не вырвешься.
– Поговорить, – соврал человек.
– О чем нам с тобой еще говорить?
– О… картине…
– Плати. И будет тебе картина, – скривился Генка. – У тебя есть деньги? Нет, естественно. Откуда тебе? Ты же…
– Она моя. По праву.
– Ага… сейчас…
– Ты… Ты украл ее!
Руки дрожали. И колени. И ведь все так просто казалось… Подойти и ударить. Человек ведь готовился к этой встрече. Тренировался на кабачках и тыквах, представляя, что тыква – это не овощ желтый, а Генкина голова. Однажды и фотки разогнал, прикрепил поверху. По фоткам бить было – одно удовольствие. И тыквы проламывались с влажным звуком.
Хлюп.
Шлеп.
А вот теперь, когда надо просто ударить, он медлит…
– Хватит уже. – Генка повернулся спиной. – Твое нытье мне надоело…
Бить в затылок куда проще.
Только размахнуться как следует не получилось. Но Генкин череп все равно хрустнул. Негромко. Не как тыква. А Генка засипел и падать начал, в проход между партами. И повалился, раскинув руки, а руки эти дергались, будто Генка собирался добраться до своего обидчика.
Отомстить.
И человек поспешно нанес еще удар… и еще… Он бил, пока отяжелевший лом не выпал из рук, и только тогда очнулся, поразился тому, что потерял выдержку.
А если вдруг кто-то…
Никто.
Ушли все… и он уйдет. Уже уходит. Лом он оставит перед входом в класс.
Пусть все видят.
Пусть…
Никто не догадается, у Генки хватало врагов… а человек… Теперь он будет свободен. Если же найдет картину – он не сомневался, что найдет, потому что умен, умнее Генки, – то и богат.