Произвол - стр. 35
Стук-стук-стук, прерывал поток моих воспоминаний ключ, бившийся по пряжке.
Вдруг впереди послышался точно такой же стук по металлу. Мой конвоир остановился.
– Лицом к стене! – приказал он.
Я развернулась и прижалась к холодному камню лбом. Что за цирк? Почему я обязана отворачиваться? Что там такого секретного?..
Правое ухо уловило глухой звук шагов по мягкому ковру. Снедаемая любопытством, я, прикусив губу, осторожно выглянула и увидела другую пару: охранника и скрюченного, еле передвигающего ногами подследственного. На нем была порвана посеревшая от грязи рубашка, у губ запеклась кровь, волосы клоками падали на потный лоб, по коже расползлись следы от укусов насекомых. Но сильнее прочего будоражили его глаза. Это были глаза ходячего мертвеца, человека, заранее распрощавшегося с жизнью. Забыв про приказ, я провожала его ошеломленным взглядом.
Жгучий удар по щеке. Настолько сильный, что я взвизгнула.
– Не пялиться! – пролаял чекист прямо мне в лицо.
Умудренный опытом горбач даже не посмотрел на меня, только испуганно согнулся еще ниже. Безмолвно миновав нас, он и его конвоир растворились в тени.
– Вперед, – скомандовал раздраженный моим непослушанием конвоир.
Мы двинулись дальше. Стук-стук-стук, опять не унимался ключ, но он меня больше не занимал. Я с обидой потирала пыхавшую жаром щеку и гадала, в чем же провинился горбач. За что с ним так жестоко?
Коридор закончился лифтовым холлом. Эмгэбэшник нажал на кнопку вызова и, когда створки открылись, пропустил меня. Крохотная кабинка поднималась на верхние этажи медленно, со скрежетом.
Следователь тем временем поджидал меня в кабинете, облокотившись на стол и сложив руки домиком. Это был молодой, не старше тридцати, лейтенант с нагловатой рожей и зализанными волосами. Я села перед ним на стул, черт знает зачем привинченный к полу, и напустила на себя вид открытого, честного, уверенного в своей правоте человека. Мне казалось, что это очень важно – произвести хорошее впечатление, расположить к себе.
На следователя же мои ухищрения, однако, не подействовали. Он проворно покрутил зубами зажженную папиросу и покопался в документах, невидящим взором скользнув по строчкам. Достал из нужной папочки протокол допроса с заранее заполненными вопросами.
– Гражданка Загорская, вы обвиняетесь в антисоветской деятельности, – объявил следователь без предисловий. – Признаете свою вину?
– Нет, не признаю!.. – получив право высказаться, воскликнула я. От густого табачного дыма, клубившегося в кабинете, запершило в горле.
– Вот как, – ответил он, то ли ставя пометки в бумагах, то ли со скуки рисуя карандашом бессмысленные закорючки. – А у нас имеются показания, согласно которым вы необоснованно осуждали членов Правительства.
– Ваши показания неверны, я никогда ничего подобного не делала! – жарко отрицала я. – Вы меня с кем-то перепутали! Меня зовут Нина Борисовна Загорская, я…
Офицер затушил папиросу и пристально вгляделся в меня.
– Информация поступила от людей, которым можно верить, – перебил он. – Наши осведомители слышали антисоветские заявления от вас лично, и, между прочим, неоднократно.
– Позвольте спросить, при чем тут антисоветские заявления? – изумилась я. – В чем, собственно, преступление против государства, если я, как вы полагаете, осуждала членов Правительства?