Происхождение видов - стр. 10
Скажем, великая Анна Ахматова, возлежа по утрам на подушках, вызывала к себе будущего нобелевского лауреата, а тогда еще молодого и зеленого от пьянства поэта Иосифа Бродского: – А знаешь, Жозефф, не пора ли нам поразмышлять о живительной влаге и свежих анчоусах под соусом пармезан?
Бродский понимающе клевал библейским носом: – А то, мадам… – и мчался в ближайшее сельпо и приносил бутылку водки и пару банок килек в томатном соусе. Вот эстетика, вот поэзия! А если бы Анна Андреевна сказала Бродскому: – Йоська, шнуркуйся и мухой в лабаз за косорыловкой да прицепи пару жестянок мандавошек в т/с! – эффект великого таинства потребления водки просто разбился бы вдрызг! То есть результат был бы тот же – они выпили и закусили, но эстетический контекст, согласись, ушел бы в гудок.
И у этого Кулика то же самое. Подошел, дескать, и соси из его недоношенного тела какие-то «Абсолютные соки». Последствия ясны – нажрешься. А чистых человеческих радостей от процесса нет. Тем более ценители Кулика мне по секрету с восхищением поведали, мол, в первом варианте проекта рекламы «Абсолюта» сосать нужно было непосредственно из причинного места Кулика.
– Ф-фу, этого только мне еще не хватало, – скорчила забавную рожицу Каринка, – а ты если так жаждешь нажраться – вперед! Забавно будет на это со стороны взглянуть.
– Успокойся, на это даже шибко продвинутые капиталисты не пошли. Только все это ерунда на машинном масле. Если бы мне предложили десятку тысяч долларов за рекламу какой-нибудь ерундовой горькой настойки типа «Имбирной», я бы сделал на порядок круче. Зажмурься, милая Карина, и представь.
Цирк. Афиша: «Только сегодня впервые на арене одноглазые карлики-альбиносы!» Гаснут огни. В полной темноте, под барабанный бой, в огненных лучах прожекторов, что-то падает из-под купола. Шлепок, зажигается свет. В середине арены – черный кенгуру. У него в сумке что-то шевелится, и вдруг с криком «Алле!» оттуда выскакивает карлик-альбинос с повязкой на глазу, как у Кутузова. Достает из-за пазухи бутылку «Имбирной», выпивает из горла и бросает посуду в амфитеатр. Затем кенгуру говорит нечеловеческим голосом: «Ап!», и карлик-альбинос рыбкой ныряет обратно в сумку. И под прощальный марш лейб-гвардии Бранденбургского, имени вдовствующей императрицы Марии Федоровны гусарского полка кенгуру упрыгивает с манежа. Вот где величие настоящей алкогольной рекламы.
– Нет, все-таки ты дебил, – ласково сказала Карина. – И ничем не лучше этого Кулика!
– Да лучше, гораздо лучше! Я все-таки не лаю на прохожих и не гажу под себя, – потом подумал и добавил: – По крайней мере прилюдно… Да ладно, пойдем фуршетиться, видишь, народ уже задумчиво кучкуется.
Кроме явно ожидаемого «Абсолюта», на столе было полным-полно всякого разного. Пузырящиеся емкости громоздились там и сям. Прикладываясь повсеместно, я доходил до нужной кондиции прогрессивными, скоростными темпами. Карина уже поглядывала на меня не то что волком, а вообще каким-то киборгом-убивцем.
– Еще пару рюмок, и я бросаю тебя в этой клоаке и ухожу. Зачем ты мне плел про великолепную художественную выставку, как ты пел, – ты должна там обязательно побывать, много потеряешь, такие люди собираются – одни алкаши вроде тебя!
– Да все нормально, не боись, я в форме… Вон какие замечательные люди стоят, наверное, это японские художники, сейчас я с ними познакомлюсь, и мы поговорим о влиянии Акутагавы на творчество Мане.