Происхождение видов путем естественного отбора - стр. 25

Я разобрал здесь вопрос о вероятном происхождении голубиных пород со значительной, хотя далеко недостаточной подробностью, потому что, принявшись за разведение голубиных пород и зная, как они постоянны, я был так же мало склонен допустить их происхождение с самого начала их приручения от одного общего родоначальника, как и любой натуралист по отношению к многочисленным видам зябликов или других птиц в естественном состоянии. Меня постоянно поражало одно обстоятельство, именно то, что почти все заводчики и все культиваторы, с которыми мне случалось говорить или чьи сочинения мне приходилось читать, были всегда твердо убеждены, что те породы, с которыми они имели дело, происходили от соответственного числа отличных между собой естественных видов. Спросите, как я это делал не раз, у какого-нибудь известного заводчика, разводящего герефордский скот, не могла ли его порода произойти от длиннорогого скота (лонг-хорн) или обе породы от общих родителей, и он подымет вас на смех. Я не встретил еще ни одного любителя голубей, кур, уток или кроликов, который не был бы глубоко убежден, что каждая основная порода происходит от самостоятельного вида. Ван Монс в своем трактате о яблоках и грушах обнаруживает полнейшее сомнение в том, чтобы различные сорта, как, например, Ribston-pippin или Codlin-apple, могли когда-либо произойти от семян одного и того же дерева. Я бы мог привести бесчисленные подобные примеры. Объяснение, я полагаю, крайне просто: вследствие продолжительного изучения специалисты глубоко проникаются различиями между интересующими их породами, и, несмотря на то что они очень хорошо знают, как изменчивы эти породы в небольших пределах, – так как сами же получают призы за отбор этих уклонений, – отказываются от всяких обобщений, т. е. от суммирования в уме тех слабых различий, которые накопляются в течение длинного ряда поколений. Те натуралисты, которые знают о законах наследственности гораздо менее, чем заводчики, и так же мало, как они, относительно связующих звеньев в длинном ряду предков наших домашних пород и тем не менее допускают, что все эти породы происходят от общих родителей, не почерпнут ли они отсюда урока осторожности и не перестанут ли впредь глумиться над идеей, что и естественные виды только непосредственные потомки других видов?

Посмотрим теперь, какими ступенями шло образование наших домашних пород, все равно – от одного или от нескольких близких видов. Часть этих результатов может быть отнесена на долю определенного и непосредственного действия внешних условий и отчасти на долю привычки, но смелым был бы тот человек, кто попытался бы приписать исключительно этим факторам различия между тяжеловозом и скаковой лошадью, между борзой и ищейкой, гончим голубем и турманом. Одна из самых замечательных особенностей наших домашних пород заключается в том, что мы видим в них несомненные приспособления, конечно, не к пользе самого животного или растения, а к потребностям или прихоти человека. Некоторые полезные для человека изменения могли возникнуть внезапно или одним скачком; так, многие ботаники полагают, что ворсильные шишки, не заменимые никаким механическим приспособлением, только разновидность естественного вида Dipsacus и уклонение в таких пределах могло возникнуть внезапно в сеянце. То же соображение, вероятно, применимо и к таксам и достоверно известно по отношению к анконской овце. Но, когда мы сравниваем тяжеловоза со скаковой лошадью, одногорбого верблюда с двугорбым, различные породы овец, приспособленных к луговым или горным пастбищам, с шерстью, пригодной в одном случае для одного, в другом случае для другого назначения; когда мы сравниваем различные породы собак, полезные для человека в самых разнообразных направлениях; когда мы сравниваем боевого петуха, столь упорного в битве, с другими, совершенно миролюбивыми породами, с «вечнонесущими» курами, которые отказываются быть наседками, и с маленькими, изящными бантиками; когда мы сравниваем между собой легионы полевых, огородных, плодовых и цветочных растений, столь полезных для человека в различные времена года в различных отношениях или только веселящих его взоры, – мы вынуждены, я полагаю, видеть во всем этом гораздо больше, чем простой факт изменчивости. Мы не можем допустить, чтобы все породы возникли внезапно такими совершенными и полезными, какими мы видим теперь; к тому же во многих случаях мы знаем достоверно, что не такова была их история. Ключ к объяснению заключается во власти человека накоплять изменения путем отбора; природа доставляет последовательные изменения; человек слагает их в известных, полезных ему направлениях. В этом смысле можно сказать, что он сам создал полезные для него породы.