Продавец родины - стр. 20
В небольшом кабинете, где электронным хозяйством заведовала капитан Хворостинина, все стены и потолок были в разноцветных пучках проводов, а на столе громоздилось около десятка телефонных аппаратов. По углам высились шкафы коммутаторов и устройств кодирования и декодирования уходящих и принимаемых сигналов. Набрав по просьбе Гурова первый из номеров – первой под руку попалась визитка венгра, – Хворостинина протянула ему телефонную трубку. После череды из нескольких долгих гудков в трубке что-то щелкнуло, и раздался хорошо различимый голос, как если бы говоривший находился рядом, в этой комнате, который по-английски, неспешно расставляя слова, произнес:
– Я у телефона. Здравствуйте!
Матефи о гибели Вертянина уже знал – ему рассказал об этом их общий знакомый, который еще в апреле приезжал в Париж. Тот был однокурсником погибшего, уже давно работал не по специальности, уйдя в сферу туристического бизнеса. Собственно говоря, он их с Шандором и познакомил. Окончательного мнения о причинах гибели Вертянина у Матефи так и не сложилось. Но в большей степени он склонялся к его злонамеренному устранению руками каких-то негодяев.
– …Он слишком любил жизнь, чтобы вот так глупо ею рисковать, – однозначно заключил собеседник Гурова.
Бьерн Эндвердсон звонку из России явно был не очень рад. Вернее, совсем не рад. Стокгольмский профессор говорил отрывисто и торопливо – английскими словами сыпал, как горохом. Гуров с трудом улавливал сказанное им, но сразу же ощутил неприязненную раздражительность в голосе собеседника. Тот явно был очень недоволен его вопросами о Вертянине.
Да, о гибели господина Вертянина он наслышан. Ну и что? Он тут при чем? Переехал бы Андрэ в нормальную, цивилизованную страну и жив бы был до сих пор. И вообще, что это за мода вторгаться в личную жизнь гражданина другой страны?
– …Но вы же с ним, насколько мне известно, были чуть ли не друзьями? – спросил Лев абсолютно невозмутимым тоном.
Похоже, эта невозмутимость стала для его шведского собеседника чем-то наподобие мулеты тореадора для разозленного быка. Эндвердсон категорично заявил, что друзьями они с Вертяниным никогда не были уже потому, что тот не умел ценить хорошего к себе отношения. Поняв, что чего-то более интересного и стоящего от расходившегося европейского «общечеловека» ему не добиться, чтобы поставить в этом разговоре последнюю точку, абсолютно невинным тоном Гуров поинтересовался:
– Господин Эндвердсон, у меня такое ощущение, что представители Швеции до сих пор обижены на русских за далекое прошлое, за ту горячую встречу, которую мы вам устроили под Полтавой.
Несколько мгновений в трубке царила гробовая тишина, после чего раздались какие-то ругательства на шведском, оборвавшиеся короткими гудками. Беззвучно смеясь, Хворостянина показала сразу два больших пальца, поднятых вверх, – супер!
Сделав еще несколько звонков по номерам телефонов, списанным с блокнотов, ничего дельного он разузнать не смог. Один из абонентов был явно в состоянии перепоя, поскольку едва мог ворочать языком. По двум номерам ответили женские голоса, причем их «алло» прозвучало в столь мурлыкающем ключе, что продолжать с ними общение Лев счел опасным. По трем последним номерам вообще никто не откликнулся.
Пройдя в информотдел, Гуров в его дверях столкнулся со Стасом.