Проданная деревня (сборник) - стр. 44

Гузёнков сделался кумачовым и выдавил наконец:

– Не был.

– Видали, какой фон-барон! Некогда, поди? Или авторитет свой председательский уронить боишься? Я вот из области нашел время – заходил к нему. А ты нет… Как это можно понять?

Гузёнков, пламенея всем своим объемистым лицом, тягостно молчал.

– Ты сколько получаешь пенсии по инвалидности? – спросил Фомича Федор Иванович.

– Сто двадцать рублей.

– Да, не разживешься.

– Райсобес давал ему в помощь пятьсот рублей… так отказался! – заявил, усмехаясь, Мотяков. – Видать, мало?

– Как отказался? Почему? – спросил Федор Иванович.

– Такая помощь нужна тем инвалидам, которые на карачках ползают. А у меня руки, ноги имеются. Я прошу работу, чтобы с зарплатой. И потом, чудно вы пособие выдаете, – Фомич обернулся к Мотякову. – За двадцать минут до бюро заманили меня в райсобес и суют деньги. На, мол, успокойся! Я что, нищий, что ли?

– Вон оно что! – протянул с усмешкой Федор Иванович. – А вы народ, Мотяков, оперативный. Вот что! – стукнул он карандашом по столу. – Хитрить нечего. Не смогли удержать Кузькина в колхозе. Отпустить! А вам, Гузёнков, и вам, Мотяков, впишем по выговору. Дабы впредь разбазаривать колхозные кадры неповадно было. Заботиться о людях надо. Жизнь улучшать. Пора отвыкать от старых методов – с кулаком да с палкой. Вы вон у кого учитесь с кадрами работать, – он кивнул в сторону Пети Долгого, – у Петра Ермолаевича.

– Звонарев тоже хорош, – сказал Мотяков. – Кукурузу отказался на лугах сеять.

– Почему? – спросил Федор Иванович.

– Места низкие – вымокает, – ответил Петя Долгий.

– У тебя вымокает, а у Гузёнкова нет? – спросил Мотяков.

– Наоборот – у Гузёнкова вымокает, а я не сеял.

– Вы что же, Мотяков, норму Звонарева Гузёнкову передали? По кукурузе? – спросил, улыбаясь, Федор Иванович.

– Вроде того… А он у Гузёнкова кадры переманывает.

– Ого!.. Смотри, Гузёнков, распустишь колхоз – сам пойдешь рядовым работать. Не то к Звонареву в бригадиры.

– В бригадирах не нуждаемся, – отозвался Звонарев. – Вот дояром могу взять.

Все так и грохнули, а Гузёнков напыжился и смиренно потупил взор.

– Ну, хватит! Давайте решать с Кузькиным. Куда его устраивать? – сказал Федор Иванович, вытирая проступившие от смеха слезы.

– Дадим ему паспорт, пусть едет в город, – сказал Демин.

– Ехать не могу, – ответил Фомич.

– Почему?

– По причине отсутствия всякого подъема.

– Это что еще за прудковская политэкономия? – спросил Федор Иванович.

– Это не политэкономия, а тоска зеленая. У меня пять человек детей, да один еще в армии. А богатства мои сами видели. Спрашивается, смогу я подняться с такой оравой?

– Настрогал этих детей косой десяток, – пробурчал Мотяков.

– Дак ведь бог создал человека, а рогов на строгалку не посадил. Вот я и строгаю, – живо возразил Фомич.

Федор Иванович опять громко захохотал, за ним все остальные.

– А ты, Кузькин, перец! Тебя бы в денщики к старому генералу… Анекдоты рассказывать.

– Так у нас в Прудках живет один полковник в отставке. Да он вроде бы занят. Там Гузёнков и днюет, и ночует, – сказал Живой.

И все снова захохотали.

– Ну ладно, хватит! – сказал Федор Иванович, вынимая платок и утираясь. – Решайте, решайте! Быстрее.

– Может быть, на пресспункте устроим его охранником? – спросил Мотяков Демина.

– Но там же есть Елкин, – сказал кто-то. – Брёховский.