Пробуждение дракона. Голос одиночества - стр. 38
– И когда все изменилось?
– В прошлом году, буквально в одну ночь. Отец и брат сильно поспорили, так что несколько месяцев после этого не разговаривали друг с другом. После этого Сяо Ху перестал ездить к родителям. Мама тогда очень расстроилась. Она попыталась вмешаться, и отец и сыном снова стали разговаривать. Да только не так, как раньше. Брат все еще избегает отца. У меня даже такое чувство, что он его боится.
– Почему? Из-за чего они вообще поссорились? – спросила Кристина.
– Сама не знаю. Я была тогда в Шанхае, а потом они ничего не хотели мне говорить.
– Что, ни малейшего намека?
– Нет. Вдобавок ко всему, две недели назад они чуть в волосы друг другу не вцепились из-за мамы. Брат взял сторону врачей. Он считает, что в ее случае надежды на будущее возлагать бессмысленно. Настаивал, чтобы отец устроил ее в какой-нибудь пансион или дом инвалидов. С его связями в партии такое вполне возможно. Только папа не хотел и слышать об этом. И так как Сяо Ху никак не мог успокоиться, вышвырнул его вон из дома. С тех пор они снова не общаются.
– И на чьей стороне ты?
Инь-Инь остановила на тете непонимающий взгляд:
– Разумеется, на стороне отца.
– То есть ты веришь, что мать еще можно вылечить? – спросил Пол.
– Этого я не знаю, я не медик. Но если отец считает, что ее нужно оставить дома, мы должны уважать его решение и помогать чем можем. Я его дочь. Его желания – это мои желания. Вот сдам экзамен в консерватории и вернусь в деревню, по крайней мере на три месяца. – Инь-Инь взглянула на часы. – Думаю, больше нам смотреть здесь нечего. Пора возвращаться.
Да Лун курил на скамейке возле дома. Пол присел рядом. Огромная серая крыса пробежала по двору. Да Лун проводил ее взглядом, пока она не исчезла за поленницей.
– С тех пор как кошек не стало, крысы снова расплодились, – равнодушно заметил он.
– А что случилось с кошками? – удивился Пол.
– Сам не знаю. В деревне их было с десяток, и все перемерли в прошлом месяце. Наш кот упал в колодец и утонул. Остальные мучились судорогами и пускали изо рта пену. Наверное, бешенство или какой-нибудь другой вирус. Сосед звонил в полицию, но там сказали, что это не по их части. Нужно обращаться в отдел здравоохранения. Там тоже не стали этим заниматься. Это же кошки. Кому они нужны?
Все вошли в дом. Да Лун накрыл стол. Все сели и ни слова не говоря принялись за куриную лапшу и пельмени. Кристине было неприятно это молчание. Неужели после сорока с лишним лет разлуки им с братом совсем нечего сказать друг другу? Она решила начать первой, описать свою жизнь в Гонконге. Рассказала о первых месяцах изгнания, о девяти с половиной квадратных метрах в общежитии на Лоуэр-Нгау-Тау-Кок-Эстэйт, о маминой работе на фабрике. О невыплаканных слезах, невысказанных словах она умолчала. Как и о человеке в голубых шортах, на которых так бросалось в глаза каждое пятнышко, особенно белое.
Брат слушал, чавкал, с шумом втягивая суп. Он не задавал никаких вопросов. Кристина не была уверена, слышит ли он ее вообще. Она рассказала об учебе в Академии туризма в Ванкувере, о замужестве, сыне Джоше, разводе. Да Лун продолжал есть. Время от времени он выплевывал на стол хрящи или отворачивался, чтобы громко высморкаться. Кристина скосила на него глаза. Маленький сморщенный старичок, с головой погруженный в свою жалкую жизнь. У нее возникло чувство, что она теряет брата во второй раз. Им нечего было делить: ни общих воспоминаний, ни дома, ни родителей. Даже язык разный. Никакого «тогда» больше не существовало. Только не с ним. Оставалось «теперь», но и его Кристина с большим удовольствием вычеркнула бы из своей жизни.