Про Клаву Иванову (сборник) - стр. 41
Еще утром я заметил в ней что-то новое. Пригляделся. Оказывается – косу срезала. Вот уж головы-то нет на плечах! Сразу будто убыло ее. И как только она не пожалела такую редкую по нынешним временам красоту! Целый день мне было не по себе, ровно чего потерял.
Перед обедом приходил в механический Глухарь. Он постоял у моего станка, ничего не сказал, пошел на сверловку. Клава даже не ответила на приветствие старика.
– Как сын, Клавдея? – громко спросил Глухарь. – Прибавляет в весе? А? Сколько он сейчас важит?
Клава меняла в шпинделе сверло и будто не замечала блокнота, что положил на станину Глухарь.
– Ты его Андреем назвала, что ли? – гудел старик; Клаве было жалко его, однако она не могла сейчас ни с кем говорить. – Хорошее имя! Ты бы пригласила как-нибудь поглядеть на него. Завтра вечером я застану тебя? А, дочка? Я зайду, пожалуй, в воскресенье вечером?
Клава отрицательно покачала головой, включила станок. Старик постоял минуту подле, крякнул и отошел, виновато ссутулившись.
Но почему она после работы не пошла за сыном? Только потом я узнал, что произошло вечером. Ни за что бы не допустил, если б предупредили.
После субботника заседала наша комсомолия. Клава на комитете никогда не бывала. С прошлого года помнила одно общее собрание, а потом не ходила из-за ребенка. Народу тогда пришло немного, зато говорили много. Обсуждали, как перестраивать депо, и с такими подробностями, будто собрались сплошные инженеры. Клава постепенно потеряла нить разговора, и ей казалось, что не только она ничего не понимает, но и те, кто выступал, не понимают друг друга и даже самих себя. Один раз только кто-то помянул ее как хорошую станочницу, она встрепенулась, немного послушала, а потом опять задремала.
Сейчас ее пригласили по моральному вопросу. В комнате было свежо, никто не курил, и люди были неизвестные – наверно, из других цехов, из конторы, да машинисты, самые главные деповские работники. Меж больших серьезных парней сидели две девушки. Клава с радостью отметила, что это ее бывшие соседки по комнате. Некурящая рассматривала Клаву любопытными и чужими глазами, а другая – хорошая-то – сидела потупясь и волновалась вроде. Это ей подруга досаждала насчет инженера, а она уходила от приставаний в коридор.
Клаву попросили рассказать обо всем, а она не знала, что надо рассказывать. И зачем это, если все заранее считают ее такой.
– Косу срезала, – уныло сказал секретарь, когда понял, что Клава намерена отмолчаться. Для нашего секретаря заниматься персональными делами было мучением. – Зачем косу-то срезала?
– Работать мешала, – ответила Клава. – И потом, это мое дело.
– Опять она грубит! – неожиданно взорвалась модница, резко тряхнув такой же короткой прической, какая была сейчас у Клавы. – И мастеру она грубила!
– Это неправда, – оглядывая комнату, возразила Клава, хотя сильно струсила – на нее так враждебно смотрели все. – Мастеру я не грубила.
– А это правда, что ты нарочно портила станок? – подхватила та же девушка, и Клава увидела, что волосы у нее какого-то злого цвета – медные, с отливом. – Товарищ, она специально портила станок, чтобы он приходил его чинить! Было это?
– Да, – тихо ответила Клава.
– Ша! – крикнул секретарь, унимая шум, и обратился к Клаве, понуро сидящей у двери: – Расскажите, Иванова, как это было.