Про карусельщика Яшу, царя и нечистую силу - стр. 6
– Да-а-а, – протяжно вздохнул царь, – мягко говоря, хреново мы еще воспитываем нашу молодежь.
– Прикажете казнить министра просвещения?
– А заодно и Аринкиного домашнего учителя? – не без сарказма спросил царь Михаил.
– Хорошо бы, Ваше Величество, – закивал головой Никодим Иванович. Он с детства отличался прямотой и простодушием. За что частенько бывал бит детьми боярскими. Но когда он подрос, а подрос он изрядно – три аршина в высоту, два – в ширину, то незамедлительно рассчитался со всеми своими обидчиками. Но был он незлобив, а посему, слегка поколотив супостата, он просто подтаскивал его к ближайшей сливной яме и сбрасывал туда под хохот и улюлюканье зевак.
Государь печально улыбнулся.
– Чтобы потом в Треклятом государстве в газетках написали, что у нас практикуются массовые казни?
– Они и так пишут, Ваше Величество. Нехай клевещут. У нас для них тоже камень за пазухой имеется.
Несмотря на всю свою незлобивость, Никодим Иванович по отношению к врагам Отечества и Его Величества был просто беспощаден.
В сопровождении Фомы в тронный зал вошел президент Его Величества академии всех наук Фридрих Карлович фон Махт. Он, как обычно, выглядел несколько мрачновато – черная широкополая шляпа, черный наглухо застегнутый сюртук… Правда, некоторое легкомыслие его образу придавали клетчатые черно-белые панталоны.
Шелковые чулки и туфли с перфорацией у президента академии тоже были черными. Что, собственно, говорило, о его мрачном восприятии мироздания. Мудрецы, конечно, не относятся к окружающей их действительности столь однозначно, но неглупые люди частенько позволяют себе иметь подобное мировоззрение.
На длинном носу Фридриха Карловича сидели круглые темные очки, а в правой руке он держал трость с бронзовым набалдашником в виде оскаленной морды волка.
– Приглашаль за мной, Ваше Величество? – склонился президент академии в легком поклоне. Шляпу перед государем он не снял, поскольку недавно за некую секретную услугу, о которой не знал даже начальник Тайной канцелярии, получил сию высокую привилегию.
– Да, Федя, вызывал. Тут у Нашего Величества возник один политический вопрос. Вопрос крайне… – Государь замолк и строго посмотрел на дьяка. – Фома покинь помещение.
– Ваше Величество! – с сыновьим упреком воскликнул дьяк.
– Брысь, холоп! – указал Фоме пальцем на дверь царь Михаил. – Надоел хуже горькой редьки.
– Я же помочь хочу, Ваше Величество! Одна голова хорошо, а две лучше.
Никодим Иванович пригладил огромной ручищей окладистую бороду.
– Желаешь, друг сердечный, чтобы у тебя и одной головы не было? Помнишь, как при дедушке нашего государя – земля ему пухом, в народе сказка про колобка народилась? Кто был, прости Господи, его прототипом? Дьяк Герасим. Али забыл?
Вопросы были заданы боярином без каких-либо угрожающих интонаций, но и шутливые интонации в них тоже отсутствовали.
– Какой же ты, Никодим Иванович, нетолерантный! – с обидой упрекнул боярина дьяк.
– Чего глаголишь, писарь? Берега утерял? – повысил голос Никодим Иванович, а голос его напоминал трубу Иерихонскую – В присутствии государя таких срамных слов у тебя даже в голове быть не должно, не то что на языке. Уразумел, на что я повторно намекаю?
– Как не уразуметь, Никодим Иванович! – дурашливо развел руками Фома. – Чай пока с головой.