Про Иону (сборник) - стр. 31

– Вы что беспокоитесь? У нас учреждение на хорошем счету, детей никто не обижает. Чужие через заборы не лазят. Домой отпускаем только с родителями и близкими родственниками.

– Я не сомневаюсь. Просто мне соседка, ее ребенок не в вашем садике, рассказала, что бывший муж явился и забрал девочку без ее ведома. Она потом искала-искала.

– Тут явная недоработка. Мы должны всегда доподлинно знать положение в семье. Кому ребенка отдавать, а кому и нет. Бывшие мужья способны на многое. Но у вас-то муж хороший, и знаете, Мишенька его очень ценит. Я как-то спросила у детей, кого они больше любят, папу или маму. Так ваш Миша заявил: маму очень люблю, а папу очень-очень. Интересно, да?

Я не удержалась от педагогического замечания:

– Обычная детская реакция. Но, чтобы вы знали, подобные вопросы расшатывают состояние детского сознания.

Говорить больше было не о чем, и я позвала Мишеньку с собой.

Я как прямой человек сама не делаю никогда никаких намеков и не приветствую, когда их делают в мою сторону.

Эта воспитательница давно мне не симпатизировала – по зависти. Что естественно в ее возрасте перед пенсией.

Ее бестактное замечание выбило меня из колеи. Но тем самым я пришла в себя. Фима – отрезанный ломоть. Из квартиры выписался добровольно, и начальник отделения милиции тому свидетель. Что Суркис будет делать дальше – не мое дело. Он может являться, может не являться, может пугать людей на улице, морочить голову Мотьке и Лазарю с Хасей, умереть под посторонним забором, даже завербоваться – какое имеет значение? Он – случайный в судьбе. Этап жизни закончился. Раз и навсегда.

Эта картина настолько ясно встала перед моим мысленным взором, что чувство бесконечной свободы ощутилось практически всецело.

Я прижала к груди Мишеньку и расцеловала его как самого главного моего человека.

Вечером Мирослав сообщил весть. Его назначили директором обувной фабрики. Плюс высокая зарплата и персональная машина «Победа». И в знак такого события завтра, в воскресенье, мы всей семьей идем к его маме. Ничто так не поддерживает больного человека, как общая радость близких.

Ольга Николаевна оказалась в очень слабом состоянии. Совсем худая. Обрадовалась Мишеньке – ведь видела его в первый раз. Попросила сесть к ней на кровать и смотрела, смотрела.

– Гарный хлопчик. Ты ж Мыхайлык? Мыхайлыку, ой Мыхайлыку, який же ж ты гарнэсэнькый, – и гладит по головке.

Мишеньке неудобно, приходится наклоняться в ее сторону, но он правильно понимает и старается тактично голову держать пониже.

Мирослав рассказал Ольге Николаевне про свои успехи, про новую должность, про машину.

– Тэпэр я тэбэ зовсим нэ побачу. Нэ побачу ж?

Мирослав заверил мать, что ничего не изменится, так как, располагая машиной, он, наоборот, сможет наведываться чаще.

Я приоткрыла форточку под предлогом того, что на улице замечательный весенний воздух. В комнате стоял плохой запах, что естественно.

В коридоре, когда уходили, я сделала замечание Зое Ивановне, чтоб проветривала.

Она махнула рукой:

– Проветрюю, проветрюю, а воно ж без толка. Я принюхалася, а вы и минуточки потерпеть не хочите. Нежная какая жиночка.

Хорошо, что Мирослав не слышал, а то бы он огорчился ее грубостью. А я – ничего. Лишь бы все было спокойно.

В этот вечер мы долго сидели всей семьей за столом в комнате. Я постелила белую вышитую скатерть, еще бабушкину, остерскую. Там одно пятно никак не отстирывалось.