Призраки Калки - стр. 33

Накануне из Киева прибыл гонец со срочной грамотой от воеводы Дмитрия Ивановича.

– Пишет, государь киевский Владимир Рюрикович повелел спехом бежать к Сурожскому морю, дабы выловить израдца Плоскиню, пока израдец сей сам не предстал перед диаволом за крестопреступление, – говорил Лев Гаврилович сыну. – То он выманил князя Мстислава Романыча, других киевских удельных и воевод, что держали бороню в старой крепости. Оных киян монголы, пообещав оставить вживе, казнили смертию лютой, а сей Плоскиня – воевода бродников – целовал принародно крест в том, что помилуют и отпустят.

– Так неужли он русич?

– Выходит, что по обличью – да, по нутру – нет, – ответил Вадим Данилович.

– Он из беглых, – продолжил Лев Гаврилович. – Они где-то близ моря живут безбедно, ловят рыбу, грабят проезжих купцов и людишек; зовутся бродники, и никакие князья им не указ. Воюют с половцами, но более всего ладят с ними, да и со всем остатним миром тоже – так и сяк.

– Если крест целовал, стало быть, православный? – засомневался Евпатий.

– В том-то суть, что и русич, и православный.

– Батюшка, прошу, не темни: мне зачем ведать про это?

– Воевода Дмитрий Иваныч вопрошает, а не пойдут ли к южному морю за Плоскиней тем с его кметями витязи дружины Александра Левонтьича – Евпатий Коловрат и Алёша Суздалец?

Вопрос прозвучал неожиданно, на некоторое время в горнице повисла тишина.

До Евпатия суть сказанного дошла не сразу. А когда понял, то немедленно воскликнул:

– А чего ж не пойти? Дело благое, заодно и половецких людишек нито пощипаем за их неправды.

– Любо! – передразнил сына Лев Гаврилыч. – Елене что скажешь? Баба едва оправилась опосля «нави»[41] твоей.

– Елена знала, кто её в замуж берёт, – твёрдо возразил Евпатий. – Я и в те времена со сторож не вынимался.

– Чуть возвернулся и сызнова в пасть волчью? Смотри, да думай, пряников сладких тебе там не дадут. Это я тебе как отец сказывал. А как воевода советую: заставлять не могу, только добрым согласием.

– Память Александра Левонтьича к тому призывает, батюшка. И кто мы будем, ежели не отмстим за него и всех прочих?

– Да уж, – молвил Вадим Данилович, – израдец ныне ходит доволен собой и помыслить не смеет, что за ним придут. Не ждёт лиха на главу свою.

– Как же мой побратим Алёша?

– Мыслю, должон быть в Рязани. Не утерпит. Гонца во Владимир я послал накануне. Зная Суздальца, скажем, выедет немедля, невзирая, что ночь. Утресь прибежит.

– Преклоняюсь пред тобой, воевода, – от души сказал Евпатий, – видишь на шаг впереди.

– То-то и худо, – посмеялся Лев Гаврилович, – надо бы на версту вперёд.

– Из Владимира прибыл витязь с оруженосцем, – объявил караульный. – Накажешь впускать?

– Впускай обоих. Вадим Данилыч, иди распорядись.

– Мыслю так, сыне, – шёпотом сказал Лев Гаврилович, – Елене и мамыньке скажем, мол, отправляешься в Киев, повезёшь грамоту князю киевскому Владимиру Рюриковичу от рязанского Юрия Игоревича. И не более того.

– Не годится, батюшка мой родный, жена моя правды достойна. А коли не можно сказать – краше смолчу. Про грамоту скажу, мы ведь повезём грамоту киевскому воеводе?

Но Елена не поверила в обычную безопасную поездку в южные края.

Понимающе улыбнулась и сказала с грустной улыбкой.

– Супруг мой, я, конечно, баба, конечно, глупая, но сердце моё и душа моя самим Господом Богом к тебе привязаны, а потому опасность, могущую угрожать тебе, я чувствую наперёд. Знаю, Евпатий, путь не скор, путь не прост, тем более что путь в те самые края, из которых ты едва вживе возвернулся. И опять в пасть? Пообещай…