Призрак служанки, или Тайны старой аптеки - стр. 5
Почерк, коим написано было письмо, был корявым, старческим; женщина была не очень грамотна, и некоторые слова были написаны с ошибками; кое-где перо – видимо, от слабости руки – чертило бессильную линию вниз. Но, тем не менее, читать было можно. Дочитав письмо до конца, я был ошеломлен.
Как? У меня есть еще один потомок? Вот этот почтенный мужчина – мой правнук, внук Оливии? Интересно… А что значит: «выпила остывший шоколад»?
Антонио Рамирес, видимо, не подозревая ни о чем, с удовольствием отогревал руки о горячий бокал, прихлебывая из него душистое вино. Что до меня, я соскочил с кресла и кинулся в комнату моего хозяина. Там я попытался открыть ящик комода и добыть лорнет, но куда там! – тяжелый ящик, полный постельного белья, сидел в своей нише плотно и не поддавался усилиям кошачьей лапки.
Огорченный, я вернулся обратно. Маттеус перечитывал письмо; наконец, он поднял глаза на гостя.
Теперь, когда наш гость отогрелся у камина, я мог видеть, что этот человек, пожалуй, весьма недурен собой… Встретив задумчивый взгляд моего хозяина, он поинтересовался:
– Какие-то плохие вести?
– Тут больше о делах давно минувших дней, – ответил Маттеус нехотя. Видимо, он не знал, стоит ли сообщать незнакомцу содержимое письма, – хотя, надо сказать, есть и кое-что о делах недобрых уже нашего времени. Дона Адонсия почему-то уверяет дону Оливию, что ее смерть не была естественной – она убеждена, что она отравилась, выпив шоколад – и почему-то уверена, кто-то желает вашей смерти…
Он вопросительно посмотрел на нашего гостя; тот ответил лишь тем, что удивленно приподнял брови. Маттеус продолжал:
– Из письма трудно что-то понять, как вы считаете сами: почему дона Адонсия написала, что ее убили, и почему она просила у доны Оливии покровительства для вас? Почему она боится, что вам грозит опасность? От кого эта опасность исходит? Или она ошибалась?
Наш гость молчал, глядя в одну точку. Наконец, с сумрачным выражением лица, сказал таким тоном, словно желал оттолкнуть от себя мучительную истину:
– Полагаю, что это не более, чем затуманенное сознание умирающего. Нянюшка… то есть, дона Адонсия была больна уже давно. В тот день утром я получил от нее письмо с просьбой проведать ее, а то, по ее словам, она так и помрет, меня не увидавши напоследок. Я пришел ближе к вечеру, и узнал, что ей стало резко хуже… Так бывает, просто обострение болезни – да, да, обострение болезни… Так что едва ли это стоит принимать всерьез, включая ее фантазии о какой-то грозящей мне опасности.
– А можно еще вопрос, сеньор? Почему она упомянула чашку с остывшим шоколадом? Вас угостили в том доме шоколадом, но вы не стали пить, и это спасло вас от яда?
– Да, угостили, – произнес он слегка удивленно, – но я выпил свой шоколад… Да, выпил до дна всю чашку – и, как видите, жив. Так что я не знаю, о чем она говорит…
Маттеус задумчиво кивнул, вертя в руках письмо.
– Вы были очень добры, – продолжал наш гость, – отогрев меня и проявив гостеприимство. Пожалуй, мне пора. Прощайте.
Он поднялся и направился к двери.
– Прощайте, – отвечал Маттеус, отодвигая засов, чтобы выпустить гостя.
В комнату тут же ворвался холодный воздушный вихрь, едва не сбивший меня с ног. Шкурку мою тут же запорошило какой-то ледяной крупой. О том, чтобы отправиться следом за нашим гостем, и попытаться что-то разнюхать в его доме, не было и речи: я бы замерз насмерть раньше, чем вышел из дома.