Призрак прекрасной дамы - стр. 9
Незнакомка коротко хохотнула манящим серебристым хохотком и отстранилась. Матюха разочарованно застонал. Но страстная красавица изогнулась и припала губами к вытатуированной на груди саламандре. И тут – оп-пачки! – разбуженная поцелуем ящерица начала вспухать, наливаться кровью, пульсировать и наконец совсем ожила. Дёргающим усилием она отлепилась от кожи и поползла вниз, щекотно перебирая мелкими лапками и волоча за собой длинный скользкий хвост. Саламандра обжигала тело жаром открытого пламени. Огонь опалил живот, лобок, пах…
И тут Назимов очнулся. Он рывком приподнялся, сел в постели и нервно пощупал татуировку на груди. Походу, всё было окэ – гладкая кожа с чуть заметной припухлостью. Но впечатления сна были так зачётно живы и ярки, что Матвей на всякий случай пошарил рукой по простыне рядом: никого. Не было никакой ночной красавицы! Был только душный эротический сон – следствие нерегулярности половой жизни.
Матюха глубоко вздохнул – то ли от облегчения, то ли от сожаления. Раскачанное вальсом и распалённое вожделением сердце медленно снижало обороты. Зато в кончиках пальцев возникло странное ощущение покалывания – точно в кожу разом вонзилась тонна микроскопических иголок. Руки затекли. Матвей потёр ладони, помассировал пальцы – покалывание прошло. Он прислушался: в квартире было тихо – походу, музыка приснилась. Вместе с пылкой красоткой.
Но в концентрированной напряжённой тишине Назимову почудился подвох чьего-то присутствия. Как будто кто-то специально притаился и изо всех сил сдерживал дыхание, чтобы не выдать себя. Мистика! Сколько ещё до утра? Матвей бросил рассеянный взгляд на тумбочку, где лежал смартфон.
И вдруг в жидком свете уличного фонаря, что пробивался сквозь неплотно прикрытые шторы, Матвей увидел… Оп-пачки! На стуле, куда накануне вечером он скинул шмотьё, сидела… женщина. Нет, не та неземная фея, которую он сжимал в объятиях. Там восседала старуха в чепце с оборочками, в длинной, до пят, белой рубашке, поверх которой было наброшено нечто просторное, кружевное, с ленточками и бантиками. Походу, это галантерейное излишество называлось «пеньюар».
Старуха держалась прямо, будто вместо позвоночника в спине у неё торчал осиновый кол. Она в упор смотрела на Матюху. А у бабкиных ног, обутых в уютные войлочные тапочки, сторожевым сфинксом примостился предатель Омка. И даже не мявкнул, урод, чтобы друга предупредить!
Матвей протянул задрожавшую руку и нервным тычком включил прикроватную лампу. Он надеялся, прямо-таки был уверен, что глюк рассеется. Но стало только лучше видно. Старуха была худа, морщиниста и бледна до бесцветности – покрывшийся плесенью сухофрукт былого сочного плода. Но выцветшие глаза лучились молодым хитрым любопытством, а морщинистые, будто собранные на резинку губы, растягивала насмешливая улыбка. Бабка откровенно рассматривала Матюху, как натуралист изучает редкую рептилию. Ему стало не по себе.
Кто она такая? Неужели Денисов оставил старухе ключи и поручил приглядывать за жильцом – как бы чего не натворил в его драгоценной квартире? Но являться ночью, без предупреждения? В пеньюаре? Бред! Гипотеза не выдерживала никакой критики. Здесь было что-то другое, сверхъестественное. Аццкая старуха только прикидывалась реальной, но, если присмотреться, становилась очевидной её мерцающая полупрозрачность.