Призрак мадам Кроул - стр. 9

И он дал мне целый фунт сверх выплаченного жалования. Примерно через час после этого я села в дилижанс, отправлявшийся в Лексхо. Мне страшно хотелось домой.

Больше я, слава богу, никогда не видела леди Кроул из Эпплуэйл-холла ни наяву, ни во сне, ни в виде призрака. Но когда я уже стала взрослой, к нам в Литтлхем как-то наведалась моя тетя. Тогда она и призналась мне, что в каморке, несомненно, находился бедный маленький мальчик, которого заперли, оставив умирать в темноте. Сумасшедшая ведьма замуровала ребенка в этом чулане, где его мольбы и стук никто не мог услышать. Шляпу его она оставила у воды, чтобы все решили, будто бедняга утонул.

Одежда при первом же прикосновении рассыпалась в пыль в каморке, где были найдены кости. Но зато обнаружились пригоршня гагатовых пуговиц и ножик с зеленой рукояткой, а еще пара монеток, которые, полагаю, находились у бедного мальчика в кармане, когда его заманили в смертельную ловушку. Среди бумаг сквайра попалась копия объявления, которое опубликовали после пропажи ребенка. Старый сквайр подумал, что сын мог сбежать или был похищен цыганами. В объявлении говорилось, что у мальчика с собой имелся ножик с зеленой ручкой и упоминались гагатовые пуговицы.

Это все, что я могу рассказать о леди Кроул из Эпплуэйл-холла.

Странники, привыкшие путешествовать по старой дороге через Йорк и Лондон во времена почтовых дилижансов, наверняка помнят, как проезжали мимо гостиницы «Старый ангел», примерно в трех милях к югу от города Эпплбери. Помнят, как в полутора милях от нее из-за поворота появляется старинный особняк – ветхий и потрепанный непогодой. Широкие решетчатые окна мерцают в лучах вечернего солнца стеклами с алмазной гравировкой, рельефно выделяясь на фоне густых древних вязов.

Ко входу в особняк вела широкая аллея, ныне заросшая, словно сельское кладбище, травой и сорняками и обрамленная двойными рядами таких же темных деревьев, старых и огромных. Местами в их торжественных рядах зияют бреши от упавших собратьев, а саму аллею перегораживают лежащие поперек поваленные стволы.

Глядя на эту мрачную и безжизненную дорогу с крыши лондонского дилижанса, как это часто делал я, вы бы поразились множеству признаков разорения и запустения. Пучки травы, пробивающейся в щелях ступеней и оконных проемов, бездымные трубы, над которыми кружат галки. Полное отсутствие человеческой жизни в любых ее проявлениях. Вы сразу заключили бы, что это место необитаемо, заброшено и постепенно приходит в упадок. Назывался этот старинный дом Гилингден-холл.

Высокие живые изгороди и могучие деревья быстро скрывают его из виду. А примерно через четверть мили экипаж проезжает мимо маленькой полуобвалившейся саксонской часовни. С незапамятных времен она служила местом захоронения семьи Марстон. Теперь часовне предстояло стать такими же руинами, в какие превращалось древнее здание по соседству.

Унылый вид Гилингден-холла прекрасно вписывается в меланхоличный пейзаж уединенной Гилингденской долины, похожей на заколдованный лес. Лес, полный непуганых ворон и бродячих оленей, выглядывающих из-за ветвей.

Коттедж уже десятки лет не видел ремонта. Крыша его кое-где провалилась, а швы между листами кровельного железа разошлись. На стороне дома, пострадавшей от ураганов, что проносятся по долине, как бурный поток воды по каналу, не осталось ни одного целого стекла. Ставни лишь частично защищали комнаты от дождя. Потолки и стены внутри покрылись плесенью и зелеными пятнами сырости. То тут, то там с потолка капает вода, гниют полы. В ненастные ночи, как рассказывал один сторож, звук хлопающих дверей и завывания рыдающего ветра в пустых галереях дома доносятся аж до старого Гристонского моста.