Призрачный бал - стр. 29
Ночь пробыла? Варя точно очнулась, заметив, как темнота стала выцветать, предвещая скорый рассвет. Тьма больше не имела силы, постепенно отступая пред светом нового дня. Багровая луна истаяла, как и не было.
Аглая кивнула Варваре на кадку. Та все поняла и зачерпнула ковшиком воду. А когда подавала его старухе, та вдруг вцепилась ей в запястье и бесцеремонно задрала рукав сарафана. Руки у Аглаи были холодные и шершавые. Варе даже почудилось, что та оцарапала ей кожу.
– Это у тебя откуда? – Аглая больно ткнула Варю в родимое пятно. И откуда узнала?
Варвара, сколько себя помнила, всегда жила с этой отметиной, чем-то похожей на лист клевера. Ей никогда не нравилось пятно, оно казалось уродливым. А вот Захар, как только увидел, сказал, что этот знак делает ее особенной. Если бы Варя только знала, насколько особенной, то никому бы его не показала. А уж тем более Аглае.
– Родилась я такой, – буркнула Варвара, пытаясь вырваться и удержать при этом ковшик, но хлипкая на вид старушка держала мертвой хваткой. – Пустите, мне больно!
– А ну сядь, девка, и слушай меня! – Аглая вдруг разжала руки, выхватила ковшик и жадно осушила. – Ты не просто так ко мне попала. Сама судьба тебя в мой дом привела.
Пока она пила, первые лучи солнца коснулись ее дряблой кожи, румяня щеки. Аглая улыбнулась. Пусть улыбка не сделала ее краше и моложе, но теперь Варя видела перед собой не ведьму, а самую обычную дряхлую старушку, которую и бояться-то грешно. Может, с рассветом, ночные мороки больше не имели над Варварой власти?
– Бабушка, я уговор выполнила. Можно теперь пойду? Меня друзья заждались. – Она тоже робко улыбнулась.
– Друзья? – улыбка старой женщины стерлась. – Неужели ты не понимаешь, что всегда была чужой для них? Я ведь все про тебя узнала. В душу к тебе заглянула.
– И что же у меня в душе? – Варе придавал смелости солнечный свет, отвоевывавший себе все больше пространства, выгоняющий ночной сумрак из самых дальних уголков дома.
– Пустота и тоска бесконечная. Сама знаешь, что не такой ты жизни себе хотела. И пляски эти шутовские тебе не по нутру. Понимаешь ведь, что все это пустое и, сколь себя не успокаивай, легче не станет. Ноги давно в кровь сбила, а все пляшешь. Сколько тебе так плясать еще осталось? Два или три лета. А потом? Кому ты будешь нужна? Хорошо, если какой убогий на тебя заглядится, а то ведь и вовсе в девках помрешь.
Слова старухи били хлестко, точно плетью. И каждое попадало в цель. Сердце от обиды и злобы разрывалось, душа свербела. А Аглая все не унималась.
– Ты ведь их семьей привыкла считать, а для бедняков лишний рот, что целая орава голодных цыган, – одна обуза. Как перестанешь им деньги приносить, выкинут тебя, как старый лапоть, и забудут!
– Не верю! Они меня любят! – Варя вскочила с места и бросилась к двери. Злые слезы туманили глаза, только слова старухи летели вдогонку отравленными кинжалами.
– Уходи, коль так решила. Только знай. Не иначе от любви большой они кота твоего в реке утопили, пока ты богатеев плясками развлекала.
– Ты врешь! – Варя резко развернулась и кинулась к старухе. – Тимка сам убежал. Молодой, дурной был…
Кот недовольно заурчал, точно понимал их разговор и был не согласен с некоторыми Вариными высказываниями.
– Вспомни, как он ластился к тебе в тот день, когда пропал. Коты – твари умные и смерть свою чуют за версту. Можешь мне не верить, только спроси у самого старшего из вашей труппы, может, и признается.