Призмы. Размышления о путешествии, которое мы называем жизнью - стр. 2

Если первая половина жизни – это «что мир хочет от меня и как мне удовлетворить его требования», то вторая половина – это «что хочет войти в мир через меня?». Я считаю, что мне выпала честь узнать ответ на этот вопрос, который я решал разными способами на протяжении последних десятилетий. Я также верю, что все мы плаваем в тайне, и эта тайна – то, что некоторые называют голосом Бога, некоторые Даймоном, некоторые «судьбой», – ищет своего выражения через нас. Мы – скромные проводники. Неважно, хотим ли мы этого, – нас настигает. И чем больше мы подчиняемся, тем богаче становится наша жизнь, потому что мы наполняемся некой энергией и переживаем нашу жизнь как осмысленную, какой бы конфликтной и травматичной она ни была. Опыт непреходящего смысла обретается не в сфере удовольствия, достатка или достижений, как мы когда-то считали, а в отдаче себя чему-то развивающему, искупительному и расширяющему, чему-то проходящему через нас, чему-то желающему воплощения через нас.

Подчинение чему-то большему, чем наше эгоистическое мировоззрение, не кажется большинству людей привлекательным. Эго, как правило, новорожденный тиран и, хотя и заблуждается, считает, что его знаний достаточно, что оно за все ответит и сделает правильный выбор. И честный анализ нашей истории, и частое переживание мятежной психопатологии как выражения бунта внутри нас говорят об обратном. Но эго продолжает свое обесценивающее шествие. Таким образом, я пришел к согласию с теми религиозными мыслителями и мистиками, которые на протяжении многих тысячелетий утверждали, что если мы не подчинимся чему-то большему, то непреднамеренно подчинимся чему-то меньшему и тем самым окажемся недостойными войти в историю.

Как я уже упоминал, во время написания этой книги я прохожу курс лечения от двух видов рака, а также пытаюсь уберечься от пандемии. Я описываю свое отношение к этим нежелательным ограничениям как «воинствующее подчинение». Хотя прогноз хороший, впереди долгий путь подчинения лечению, как и у многих других. Давно смирившись с тем, что я смертен, и приняв тот факт, что теперь мне придется быть в плену медицинского режима, я планирую оставаться активным и развиваться настолько, насколько это возможно в данных обстоятельствах. Я хочу продолжать жить полной жизнью по многим причинам – чтобы быть рядом с моей Джилл и другими людьми, которым я могу понадобиться, и чтобы продолжать учиться, потому что жизнь становится все интереснее и интереснее. (К тому же любой год, когда мы побеждаем «Даллас», – это год, который стоит прожить.) Но я также готов уйти, зная, что мне посчастливилось прожить интересную и долгую жизнь, что не удается большинству людей. Так на что же жаловаться?

В детстве я считал своих учителей – а я могу назвать их всех до одного, начиная с Эстер Ханн, местного библиотекаря, – своими героями, потому что они познакомили меня с большим миром.

Я видел, как мой отец жертвовал своей жизнью, работая на заводе и разгребая уголь ради нас. Я видел, как моя мать жертвовала своей жизнью, работая секретарем. Оба были благородными людьми, и оба были настолько измучены и подавлены тревогой, настолько стеснены бедностью и отсутствием образования, настолько лишены надежды на что-то большее, что этот пробел заполнили мои учителя и, что-то во мне увидев, дали полезные советы.